За семью печатями

изм. от 26.04.2020 г ()

<< предыдущая

 Из наивного мальчика, верившего во всё написанное на бумаге, я превратился в другого человека именно тогда, во время первой своей самостоятельной экспедиции.

 Толчком всему, что произошло, послужила смерть Юрия Петровича Сурова. Не случись её, может быть, я так бы никогда и не узнал ни о народе эндри, ни о древних кочевых дорогах, ни о городах погибшей цивилизации. О своей экспедиции я как-то поведал «пасечнику». Он внимательно меня выслушал и сказал, что о мёртвом городе на вершине Тыма ему известно и таких городов по притокам Оби и Иртыша множество. Удивила его шаманка бабушка.

 – Похоже, твоя баба Нюра получила свои знания от хозяина медвежьего наряда, – засмеялся седоголовый. – Она знает то, о чём аборигены в своих преданиях обычно умалчивают. Похвально, что она тебя сразу раскусила и стала с тобой работать. Но пока не пойму, зачем? – задумался он.

 После приезда из Колы домой в Сургут, сидя на диване и обнимая соскучившихся по мне собак, я во всех подробностях вспомнил тот зимний поход.

  «Жив ли Николай Лихачёв? – думал я. – Что сейчас с Сергеем Старковым? Нелохо бы его найти. И чем занят самый надёжный из моих друзей незабвенный Н.Л.? Хранится ли у него тот шаманский костюм? После нашей встречи прошёл целый год, неплохо бы его навестить и об этом спросить. Шаманский медвежий костюм, наряд жрецов предсказателей легендарных эндри или квелей. Странно, почему именно медвежий? – ломал я себе голову. – И никакой другой? Что-то в этом есть, но что? Вот бы понять?»

 Долго не видевшие меня собаки ласкались и что-то пытались сказать на своём собачьем. Но я их не понимал, просто гладил и теребил родные лохматые морды.

 – Даю слово, больше так долго от вас не уеду! Я и сам без вас соскучился. Но что делать: так было надо, – говорил я им.

 Дядя Ёша просил год два отдохнуть от свежей информации. Заняться чтением книг и осознанием того, что уже удалось постичь и понять. Но для этого надо было найти такую работу, которая бы позволила всё это сделать. Бесконечные командировки, в которые я ездил, не годились. В конце концов, надо было пересмотреть и своё отношение к собакам.

  «Сколько можно их оставлять на попечение соседей? Но куда податься? На буровую нельзя, это ещё хуже, чем моя работа. Тогда куда? Может, вообще уехать из Сургута? Например, в Новосибирск или опять в Томск? Но и там, и там будут проблемы с квартирой. К тому же я не один: у меня эти вот два лохматых красавца. Что же делать?»

 Интуитивно я почувствовал, что ответ на вопрос, куда пойти работать, от меня совсем рядом, и он как-то связан с тем, что меня волнует. И тут я внезапно вспомнил рассказ одного старого больного фельдшера. Случилось это через год после моего переезда из Верхнекетского района Томской области в областной центр. От своего знакомого я услышал, что в районе села Нарымского пробурена скважина, из которой стала поступать на поверхность горячая морская вода. Очевидно, вода древнего, ныне исчезнувшего моря. И мне захотелось побывать на той скважине и самому убедиться, так ли это. Я взял напрокат у друга «Казанку», поставил на неё свой старый проверенный временем «Вихрь», запасся до отказа топливом и, зацепившись за идущий вниз по Оби «Ярославец», отправился в район Нарыма к заинтересовавшей меня скважине. Через пару суток я был на месте. Отцепившись от «Ярославца», я завёл свой мотор и, махнув капитану катера рукой, пристал к Чистому Яру – к месту, где геологи пробурили странную скважину. Меня удивило, что у берега стояло десятка полтора разных лодок, а на берегу маячили палатки. Через несколько минут я узнал, что на скважину приезжают лечиться люди. Оказывается, бьющая из под земли горячая вода запросто лечит многие болезни. Хотя я и был здоров, но искупаться в целебном источнике мне, естественно, захотелось. И я принял решение несколько дней пожить рядом со скважиной. Поискав свободное место, я поставил на берегу свою палатку и отправился купаться и принимать грязевые ванны. В одной из самодельных ям, куда люди наливали шлангом горячую воду, я заметил старого человека. Он сидел одиноко в своей ямке и правой рукой поддерживал висящую у плеча на коже левую руку. Мельком взглянув на зажившую страшную рану, я понял, что человека изуродовал медведь, тем более, что на его шее были видны шрамы от его страшных когтей. Как человек не умер от таких ран, было непонятно. Повалявшись в грязи и приняв ванну, я искупался в чистой воде ближайшего озера и направился к себе в палатку. Подойдя к ней, я увидел снова того старичка, который одной рукой безуспешно пытался развести рядом со своей палаткой маленький костёр. По быстрому я наломал тонкого сухого хвороста, и вскоре костёр у палатки старого человека запылал. Старик поблагодарил меня за помощь и спросил, где я так профессионально научился разжигать костры? Я сказал ему, что ещё недавно работал охотоведом, приходилось по работе много путешествовать. В бесконечных дорогах и научился этой премудрости. У своей палатки я тоже разжёг костёр и стал готовить себе ужин. Увидев, что таким же делом занят мой сосед, я решил, что будет лучше пригласить старичка к себе.

 – Пойдёмте ко мне, – подошёл я к нему. – У меня уже всё готово, и за компанию будет веселее.

 – Мне как-то неудобно, – посмотрел он на меня. – Я лучше сам по себе…

 – Не стесняйтесь, – сказал я ему. – Мы же соседи, в следующий раз чай пойдём пить к вам. А сегодня за мой приезд.

 – Тогда я возьму вот свои булочки, правда, они не свежие, – сконфузился старик, доставая из палатки какой-то пакет. – Вчера внук привозил, за ночь успели высохнуть.

 – А вы сами откуда? – спросил я его, когда мы подошли к моей палатке.

 – Из Парабели, я местный. Отсюда на посёлок идёт дорога: по ней ко мне иногда приезжает на газике мой внучек.

 У старика легкий низкий голос, приятное доброе лицо и умные открытые глаза. Он сел напротив меня и положил свою повисшую на сухожилиях и коже левую руку себе на колени.

 – Меня звать Василием Петровичем, – представился он.

 – А меня Юрием, – протянул я свою руку для рукопожатия. – Хоть я и не употребляю, но у меня в шакше кое что есть. Вы что предпочитаете: вино или «столичную»? – засуетился я.

 – Сегодня самый раз – слабозаваренный чай. Я же после процедуры, – улыбнулся старик.

 – В таком случае он уже перед вами, – показал я на чайник. – Но сначала надо хорошенько покушать.

 – Есть я тоже не хочу, – сказал Василий Петрович. – Разве что за компанию?

 Наступила светлая северная ночь. Рядом с разбросанными вокруг палатками дымили костры, оттуда слышались глухие голоса и смех. Сидя напротив друг друга, мы не спеша поели, попили чаю и постепенно разговорились.

 – Ты, Юра, где работал охотоведом? – спросил меня Василий Петрович.

 – На Орловке в Верхнекетском районе.

 – Понятно, – задумчиво посмотрел на меня старик. – А ты когда нибудь бывал на Васюгане?

 – Нет, не бывал.

 – Хорошая река, красивая, – почему-то вздохнул Василий Петрович. – Я там был, но давно… А вообще-то я омский. Но всю жизнь прожил в Нарымском крае.

 – Попали когда-то по распределению? – спросил я.

 – По своей воле. Другое тогда было время. Люди во что-то верили, к чему-то стремились. Это сейчас живут одним днём как жуки пауки… – опасаясь, что его слова могли меня обидеть, старик замолчал.

 – Я с вами согласен, – поддержал я его мнение. – Так оно и есть. Каждый старается жить только для себя. И ему наплевать, что происходит в обществе и куда оно катится.

 – Тогда мы думали иначе, – посмотрел на светлое ночное небо Василий Петрович. – Стремились быть полезными своей стране, своему народу. Красивое время было!

 – Вы, наверное, страстно любили охоту? – намекнул я старому человеку на его травму. – Это ведь медведь… Удивительно, как вы живы-то остались?

 – Медведь, – посмотрел на неподвижно лежащую на колене руку старик. – Но охотником я страстным не был. И выжил я чудом. До сих пор удивляюсь, почему я тогда не умер. Просто какая-то сила меня удержала в этом мире.

 С этими словами Василий Петрович поднялся, поблагодарил меня за ужин и компанию и собрался идти к себе.

 – Вы уже на боковую? – спросил я его.

 – Да нет, я так рано не ложусь. Просто думаю, Юра, пора отдохнуть тебе… Ты ведь с дороги.

 – Я на катере проспал двое суток, – засмеялся я. – Так что не беспокойтесь.

 – Я вижу, тебе хочется узнать, как это случилось? – качнул он оторванной рукой. – Я понимаю, тебе как охотнику это интересно. И я бы, пожалуй, тебе это рассказал, но не могу. Никто не знает, что со мною произошло. Так надо, Юра. Иначе может случиться беда с тем, кто узнает, – сказал он странную и загадочную фразу.

 – Со мной не случится. Я «в рубахе» родился, – заверил я его.

 – Нет, не могу! Моя тайна должна уйти со мною. Слишком большая ответственность… Юра.

 Старик нёс какую-то чушь, но лицо у него было серьёзным и грустным.

 – Я на самом деле родился под счастливой звездой, я не вру. И ваша тайна мне вреда не причинит. Возможно, как раз я и могу оказаться вам в том, что вас гнетёт, полезным. Мои слова, сказанные наугад, старика взволновали. Он посмотрел на меня и спросил:

 – Как ты догадался, Юра, что меня что-то гнетёт?

 – Сам не знаю, – признался я. – Наверное, интуиция.

 – Ты вот что, Юра, пару дней хорошенько подумай. Потому что я на самом деле расскажу тебе такие вещи, которые могут отправить тебя на тот свет. Я не шучу. Если дашь добро, то я тебя посвящу в свою тайну. Но учти, потом винить будешь только себя, – погрозил он на прощание пальцем.

 Своим поведением и словами старик не на шутку меня заинтриговал. И поразмыслив, я решил, что двух смертей не бывает, а одной всё равно не миновать.

  «Ну что он мне предложит? Охоту на медведей садистов, которые у живых людей отрывают руки?! Интересно, где эти косолапые обитают?»

 Незаметно пролетело два дня. Каждый вечер, встречаясь со стариком у костра, мы говорили о чём угодно, только не о его тайне. Наши разговоры касались прошлой довоенной и послевоенной жизни, эпохи хрущёвских реформ, когда в стране по приказу кремлёвских идиотов было вырезано почти всё племенное стадо крупного рогатого скота, и за одну овцу крестьянин обязан был сдать государству две шкуры. Старик, вспоминая некоторые художества Никиты Сергеевича, тяжело вздыхал и говорил, что про Брежнева он не знает, но Хрущ – явный ставленник Запада. За каких-то десять лет сумел разорить великую державу. Когда я спросил его о Сталине, он, посмотрев на меня, сказал:

 – То, что смог Иосиф Виссарионович сделать для своего народа, не под силу ни одному человеку.

 – Кто же, по вашему, был Сталин, он что человеком не был? – удивился я.

 – Посуди сам, – улыбнулся своей доброй улыбкой Василий Петрович. – Сталин спал всего по четыре, а то и по три часа в сутки. Всё остальное время он работал. Жил на зарплату первого секретаря, которая была меньше, чем у сталевара или шахтёра проходчика. Он не был казнокрадом, ничего не брал из музеев. Наоборот, всё украденное другими большевиками, типа Троцкого или Бухарина, пытался вернуть России. Он не брал даже подарков, которые ему преподносили друзья или союзники. Сталин из подаренных ему вещей организовал музей. А по их стоимости в СССР были выпущены деньги. И, наконец, Сталиным не могла управлять ни одна женщина. Чего нельзя сказать о других членах нашего правительства. Говорят, что Иосиф Виссарионович застрелил Аллилуеву? Так это или нет, не знаю. Но если она от него требовала, чтобы Крым отдали евреям…

 – Вы считаете, что за дело? – закончил я за него.

 – Да, считаю, – сказал Василий Петрович просто. – Это не жена вождя, если исконно русские земли намеревалась подарить дяде Абраму… Теперь сам подумай, Сталин был человеком или нет?

 – Ну, а кем же он всё таки был, по вашему?

 – Какой то, в образе человека, мощной космической сущностью.

 – Интересно? – почесал я затылок. – Осталось только выяснить: светлой или тёмной?

 – А ты как думаешь? – спросил Василий Петрович.

 – Думаю, что светлой! – сказал я. – Хотя после хрущёвского трёпа в его адрес многие считают, что Сталин был мракобесом.

 – Пусть считают, – грустно улыбнулся старик. – Не будь его, наверняка не было бы и нашей родины, России. Очень хорошо, что ты нутром чувствуешь истину. Ну, так как? Рассказывать мне тебе о том, что я пережил или нет? Или, может, у тебя сейчас на этот счёт иное мнение? – вдруг, переключившись со Сталина, спросил меня собеседник.

 – Конечно, рассказывать! Я весь во внимании, будьте спокойны, со мною всё будет в порядке.

 – Если что, винить будешь не меня. Запомнил?

 – Запомнил, – уселся я на валежник поудобнее.

 – Мне много лет, это на вид я такой бодрый и молодой, – начал своё повествование Василий Петрович. – В тридцать первом, когда я справил своё двадцатисемилетие, меня, как фельдшера, Омский ЦК направил на работу в Нарым. В то время на Обь, Парабель и Васюган под конвоем на баржах и пароходах везли тысячи спецпереселенцев. Местные сибирские власти как могли, так и уничтожали свой собственный народ, не думая, что через несколько лет их всех поставят к стенке. В это страшное и кровавое время на Кульёгане, что течёт на северо запад от Васюгана, среди местного населения началась эпидемия оспы. Оспа грозила гибелью не только хантам, но и местным русским, особенно спецпереселенцам. Видя такое дело, губернские власти решили провести срочную вакцинацию. В Нарым из Томска была завезена противоосповая вакцина, и нам, фельдшерам, поручили привить ею всё местное население края. Меня, как старшего, послали в центр эпидемии на Кульёган. Из Каргаска по зимнику и льду реки я добрался до Среднего Васюгана. Тогда это была маленькая русско остяцкая деревенька. Двадцать двадцать пять домов, не больше. В ней и в Тевризе я должен был приобрести хорошие собачьи нарты, местных ездовых собак и найти себе проводника до вершины Кульёгана. Замысел моего Нарымского начальства был таков: я должен был выйти в начале февраля на собачьей упряжке из Среднего Васюгана, добраться до первых хантейских юрт у вершины Кульёгана. И потом, ставя хантам прививки, от юрт к юртам пройти за февраль и март весь Кульёган. Когда же работа будет закончена, выйти на зимник Сургут Томск и по нему добраться через Каргасок до Нарыма. С нартами я вопрос решил в первый же день. Я купил их у местного кержака охотника. С собаками получилась небольшая заминка. Ни у кого лишних лаек не оказалось. Мне пришлось их доставать у местных остяков за полета километров от Среднего. Прошла пара недель – этот вопрос у меня с трудом, но решился. Теперь можно было бы и выступать. Осталось найти хорошего проводника. Но вот тут-то и начались проблемы. Люди готовы были меня проводить через тайгу до Пудина, до вершины Васюгана, но не на Кульёган. На северо запад через водораздельное болото никто со мной идти не хотел. Русские говорили, что у них нет времени. А ханты и селькупы упорно твердили, что в тех местах живёт маячка и они туда не ходоки ни за какие деньги, потому что боятся. Что такое маячка, они мне не говорили. Но было видно, что страх у них неподдельный. Видя такое дело, я по рации вызвал Нарым и попросил, чтобы мне дали добро идти на Кульёган без проводника. Сейчас бы одного не отпустили, но тогда всё было иначе. Я изучил карту и, сверив свой компас, рано утром, как сейчас помню, тринадцатого февраля отправился через водораздел на Кульёган. Мороз стоял под сорок. Деревья все были в инее, над сугробами стелился туман. Я шёл впереди своих собак, пробивая лыжами дорогу, а они, запряжённые цепочкой по две, шли по моей лыжне и тянули за собой нарту. Мне удалось достать шесть неплохих лаек. Нарта была длинная, удобная и нетяжёлая. Поэтому в первый день я легко прошёл более тридцати километров. Выйдя на болото, я поставил для себя палатку, накормил собак и стал готовить себе на завтра. На душе было немного неприятно, потому что именно этих мест люди с Васюгана почему-то боялись. Перед сном я взглянул на болото, на стоящую рядом сосновую гриву. Лес как лес, ничего страшного. Успокоившись, я залез с головой в олений спальник и спокойно заснул. Назавтра я вообще забыл про маячку. Шёл по болоту напрямую от гривы к гриве, и когда настал вечер, я спокойно, уже ничего не опасаясь, разбил свой маленький лагерь и, сидя у костра и попивая чай, прикидывал, сколько же мне ещё осталось до вершины Кульёгана. Вдруг, ни с того ни с сего, спящие вокруг меня собаки стали просыпаться. Одна за одной, они поднимали головы, вскакивая, и смотрели на соседнюю кедровую гриву. Что их насторожило, я сразу не понял. Светила Луна, болото, на котором был разбит лагерь, просматривалось на несколько сот метров. Как я ни всматривался в ту сторону, куда глядели собаки, всё равно ничего не видел. И вдруг все лайки как по команде стали рваться с привязи. Они хрипели, задыхались на ошейниках, но упорно старались освободиться и сбежать. Двум псам это удалось. Перекусив ремни, они опрометью, с завыванием помчались по плотному снегу болота. Ужас собак стал передаваться и мне. Я почувствовал, что чего-то боюсь, но чего – не понимал. И тут, взглянув на болото перед кедровой гривой, я пришёл в ужас. Наверняка больший, чем испытывали мои собаки: к моему костру шли призраки людей, оленей и огромных как волки лаек! В лунном свете я видел отчётливо их одежду, даже лица. Но в то же время они были ещё и прозрачные: сквозь людей и животных проступала кедровая грива и просвечивали отдельно стоящие деревья. Первой мыслью было: «Куда-то бежать? Но куда? Разве от духов можно укрыться?» Вторая мысль оказалась более реальной: начертить вокруг своего лагеря круг и читать «Отче наш». Я так и сделал. Схватив какую-то палку, я начертил на снегу вокруг костра и палатки круг и, не попадая от ужаса зуб на зуб, стал, заикаясь, читать молитву. В тот момент я забыл, что недавно вступил в партию, что никакого Бога нет и всё то, что мне внушали. Я читал «Отче наш» и про себя думал: «Хорошо, что я знаю молитву, она должна помочь! Пока вроде бы они меня не хватают». Оглядевшись вокруг, я увидел, что подошедшие к костру души людей и на самом деле меня потеряли. Они ходили вокруг моего лагеря, всматриваясь в разные стороны, и протягивали вперёд руки. Через несколько минут мне стало ясно, что угрозы никакой нет. Души есть души, они бестелесные и поэтому забрать меня к себе не смогут. К тому же, мои собаки тоже успокоились. Они рассматривали визитёров с интересом и без страха. Взглянув на успокоившихся собак, я тоже занялся изучением странного общества. Меня удивило то, что и мужчины, и женщины, и старики, и даже дети: все были одеты в очень богатые зимние одежды. На мужчинах я разглядел расшитые орнаментами оленьи дохи, на головах у них находились нарядные опушённые лисьим мехом не то малахаи, не то шапки. На ногах у мужчин, женщин и детей красовались добротные камусные пимы. Поразили меня лыжи призраков. Таких лыж я не видел ни у эвенков, ни у хантов, ни у селькупов. Лыжи имели под ногами высокие деревянные подставки и были выгнуты наподобие боевых луков. Кроме того, на них виднелся сложный растительный орнамент. Такие лыжи увеличивали длину ног, что несомненно влияло на скорость движения. Удивили меня и луки призраков. Они были не большие и даже изящные, но, похоже, собранные из рога и сухожилий. Потому что стрелы к ним выглядели целыми копьями. Длинные и оперенные, они внушали страх одним своим видом. Ещё на поясе у мужчин виднелись массивные ножи и зачехлённые с выгнутыми резными рукоятками топоры. На женщинах я разглядел сшитые из птичьих шкур очень красивые и нарядные шапки. Точно такие же шапки были и на детях. Изучая окружающих мой лагерь призраков, я никак не мог понять, что это за народ? В лицах ни мужчин, ни женщин ничего не было монголоидного. Передо мной маячили души чистокровных европеоидов! «Откуда они здесь, в Сибири, в краю, где испокон веков живут монголоидные племена и народы?» А между тем общество призраков развьючило своих громадных, как лоси, оленей, уселось на шкуры зверей и разожгло несколько таких же призрачных костров. Костры горели без дыма и без жара, потому что снег под ними не таял. Прошло часа три или четыре. Мой костёр погас. Но пойти за дровами я не решался. В то же время, очевидно, от волнения я не ощущал холода. Наконец, около четырёх часов ночи табор призраков стал собираться. Погасли холодные костры, снова были навьючены олени, и души странных людей направились в ту сторону, откуда пришли. Когда призраки исчезли, я с горем пополам забрался в свой спальник и кое как уснул. Проснулся я, когда совсем рассвело. Первая мысль была о сбежавших неизвестно куда собаках. «Может, они всё таки вернулись?» – думал я, выбираясь из палатки. Но исчезнувшие лайки к палатке не пришли. Это меня, конечно, огорчило. «Придётся теперь самому тянуть нарту по глубокому снегу. Четыре пса с ней не справятся». Свернув лагерь и сложив свои вещи на нарту, я связал для себя лямку. И надев её на плечи, вместе с оставшимися собаками стал тянуть по лыжне груженые сани. В тот день я прошёл не более десяти пятнадцати километров. Наученный опытом прошедшей ночи, я наломал побольше сушняку и заранее сделал вокруг своего лагеря обережный круг. Как я и предполагал, призраки меня не оставили. Не успел я поужинать и забраться в спальник, чтобы хоть немного поспать, как лайки снова стали нервничать. «Что же, придётся опять всю ночь читать «Отче наш», – подумал я, вылезая из палатки. – Иначе собаки не успокоятся. Не дай Бог, ещё и отвяжутся». Оглядевшись, я увидел, что по моему следу, без оленей и собак, на лыжах, подобно снежной позёмке, скользят призраки. На этот раз без женщин, стариков и детей, одни мужчины. Опять страх сжал моё сердце, и я снова взялся за чтение молитвы. Видя, что призраки меня потеряли и их попытки найти место моего пребывания тщетны, я немного приободрился. Перестав читать молитву, я с интересом стал наблюдать за происходящим. Вскоре до меня дошло, что призраками управляет один бородатый человек. На спине у его меховой одежды виднелась аппликация тёмной летящей птицы, а с малахая, который закрывал плечи и верхнюю часть груди, свешивались хвосты горностаев и какие-то костяные украшения. Мужчины, очевидно, по его приказу, бросили на снег свои луки и зачехлённые пальмы. А потом, став ко мне лицом, вытянули вперёд безоружные руки. Очевидно, этим они хотели мне сказать, чтобы я их не боялся и вышел из своего круга. «Врёте, – сказал я им. – Не выйду! И вообще: чё вы ко мне привязались? Зачем я вам нужен? Хотите забрать с собой? Я ещё не помер, когда помру, тогда другое дело». Но мои слова призраки не слышали. Видя, что я их боюсь, они сбросили лыжи, снова разожгли свои холодные костры и, усевшись вокруг них, стали о чём-то между собой переговариваться. Голосов я их не слышал, но было видно, что люди о чём-то совещаются. Наблюдая за ними, я ждал, что будет дальше. Через несколько часов мужчины как по команде встали, погасили свои странные костры, надев лыжи и взяв оружие, пошли в сторону соседней сосновой гривы. Проводив их взглядом, вконец успокоившийся, я залез в свой спальник, но уснул не сразу. Жаль было потерянных двух собак. «Куда они их дели? – думал я. – И вообще, как могут бестелесные души причинить вред тем, кто во плоти? Неужели и со мной произошло бы тоже самое, если б я к ним вышел?» Уснул я только под утро. Вконец разбитый и измотанный бессонными ночами, я решил, невзирая ни на что, пройти за день как можно больше. А потом, когда маячка отстанет, сутки проспать. Следуя своему намерению, я шёл без остановки целый день и остановился только тогда, когда окончательно выбился из сил. Не разжигая костра, я накормил вяленой рыбой собак и, начертив на всякий случай вокруг лагеря обережный круг, забрался в свой спальник. Не успел я закрыть глаза, как тут же сразу уснул. Но спал я недолго. Разбудил собачий испуганный визг. «Неужели опять притащились? – подумал я, просыпаясь. – Узнать бы, что им надо? Сколько можно преследовать человека?!» Вылазить из нагретого спальника на мороз не хотелось. Но скулящие собаки заставили это сделать. «Что же, прочту ещё разочек два «Отче наш», – ворчал я, выбираясь из палатки на четвереньках. – Когда нибудь должны же они от меня отстать?» Я встал на ноги и, взглянув в направлении своего следа, увидел всего одного призрака. К моему биваку подходил на лыжах тот, кого я принял за их предводителя. Видя одного бестелесного, я не испугался. «Что он мне может сделать? – расхрабрился я. – Какой-то дух живому человеку?! Молитву читать не стоит, хорошо бы с ним поговорить, – вдруг пришло в голову. – Узнать бы, куда они дели моих псов? Не могли же призраки их освежевать?» А между тем, бестелесный, подойдя к моему укрытию, бросил на снег свою пальму, колчан со стрелами, лук и отстегнул вместе с топором и ножом свой пояс. Потом он стал на колени и протянул ко мне свои руки.

 То, что рассказывал старый фельдшер, было крайне интересно. Но я никак не мог понять: всерьёз он или нет?

  «Может, вздумал меня разыграть? Но тогда почему так волнуется?»

 По Василию Петровичу было видно, что он крайне взволнован, похоже, всё заново переживает.

 – Видя такой жест просьбы о встрече, пришлось рискнуть: сунув ноги в крепления лыж, я выкатился из своего обережного круга навстречу неизвестности. Увидев меня, призрак поднялся на ноги и, подойдя поближе, жестом показал, что в руках у него ничего нет и что бояться его незачем. Что он не враг, а человеческая душа, просящая о помощи. Когда послышался его тихий, еле слышный голос, я подумал, что мне чудится. Призрак говорил со мной на вполне понятном русском языке. То, что до меня не доходило, компенсировалось смыслом. Суть была ясна, и в этом я не сомневался. А поведал он мне вот что: двадцать веков назад всем этим краем междуречья Оби и Иртыша управлял совет колдунов шаманов или жрецов. Во главе их стоял выбранный советом сильный маг, который владел тайнами будущего.

 Все вожди племён и родов подчинялись колдовскому совету, а сам совет повиновался тому, кто обладал даром прорицания. Но случилось так, что многие роды, объединившись в два могучих племени, решили уйти из этих мест далеко на юг. К горам, откуда берут начало большие реки. Решение вождей племён колдовской совет одобрил, но с условием, что ушедшие никогда не будут забывать, где их родина, и если на юге им не понравится, то снова вернуться сюда в край бескрайних лесов, могучих рек и озёр. На том и порешили, оба племени через некоторое время, покинув свои селения и деревни, ушли к южным горам. Первые несколько лет нам там нравилось, но после одного засушливого лета, когда чуть не вымер от бескормицы скот, вожди племён решили, что будет лучше, если некоторые роды откочуют снова на север. Выбор пал и на мой род, – показал на себя призрак. – Я тогда был молодым и многого не понимал. Мне казалось, что такое решение несправедливо. Зачем уходить на север, когда можно было двинуться на запад или на восток? Может, там нет затяжных засух? Степь есть степь, в ней разводить скот проще, чем в лесу. В лесах хорошо живут только оленеводы и охотники, но не коневоды. Я решил нарушить данное моим народом слово совету. Однажды весной я поднял свой род и повёл его на закат Солнца. Вождь племени догнал нас, но уговорить вернуться назад не смог. И тогда он пригрозил, что сам приедет на совет колдунов и расскажет, как мы нарушили свою клятву. Но его угроза ни на меня, ни на моих сторонников не подействовала. Мы продолжали уходить от родного народа всё дальше и дальше. Но вождь племени свою угрозу выполнил. Со своим родом он сам вернулся на север и всё рассказал совету жрецов. И тогда глава совета решил заглянуть в наше будущее. Он сказал так: если нарушивший своё слово род найдёт новые благодатные земли, надо будет его простить. Значит такова воля богов. Но если случится, что ушедшие от родного племени люди в поисках новой родины погибнут, то придётся вернуть на родную землю души ушедших. И пусть эти души научатся любить свою землю. Любить так, как должен любить её настоящий человек. С этими словами колдун прорицатель заглянул в наше будущее и увидел неминуемую гибель ушедшего рода. Ночью на наш стан напало злое сильное племя. Часть моих людей погибла на месте. Другую уцелевшую часть своего рода я повёл на север к спасительным лесам. Но спасти своих людей мне так и не удалось. Враги нас всех перебили. Шаман прорицатель вернул нас на родину, но как призраков в форме душ. В назидание и наказание нам он вдохнул в нас вечность. У одного из притоков Кульёгана, на склоне насыпной горы, его люди вырезали из дерева лица всех людей моего рода и вкопали этих деревянных идолов в землю так, чтобы Луна во время полнолуния освещала эти лики. Сила Луны своим светом и возвращает нас на землю. В период полнолуний и зимой, и летом мы обитаем на земле. Там, где когда-то жили наши роды и племена, где многие тысячи лет жил наш народ. В остальное время находимся с предками. Но за наш поступок они от нас отвернулись. Мы давно, многие сотни лет назад, поняли, как надо любить родину, но, если каждое полнолуние продолжается возвращением на землю, нам всё равно веры нет. Поэтому прошу тебя, соплеменник и путник, помоги нам! Наше страдание ужасно. Оно длится слишком долго. Спаси нас! Дай нам возможность навсегда уйти в мир теней! – Но как я могу вам помочь? – спросил я призрака. – Что я должен для этого сделать? – Найти речку, которую ханты зовут Вуя Яны, у её устья, недалеко от впадения в Кульёган, стоит та насыпная гора. На ней застыли вросшие в землю лица наших идолов. Сруби их, добрый человек, и ты тогда освободишь нас. – Но мне нужен чертёж. Ты сможешь мне его дать? – обратился я к говорящей со мною душе. – Попробую, – сказал призрак, беря в руки тоненький прутик. Кое как на снегу прутиком он начертил мне схему. Утром я перерисовал её в свою тетрадь. – Заранее благодарю тебя, – снова опустился на колени призрак. – Не надо, – остановил я его. – Я ещё не дал тебе слова. Меня волнуют сбежавшие к вам мои собаки. – Завтра они придут к твоему костру, – сказал призрак. – В таком случае, я даю вам слово! – протянул я ему руку. – Представляешь, Юра, я за руку держал призрака – душу человека! Кто может таким похвастать?!

 Я посмотрел на перевозбуждённого Василия Петровича и понял, что напротив меня сидит, если не совсем потерявший рассудок, то близкий к этому.

 – Признаться, никто! – кивнул ему я.

  «С ненормальными надо во всём соглашаться…» – припомнилась чья-то мудрость.

 – Но прежде, чем от меня уйти, дух древнего вождя, посмотрев на меня, сказал, – сделал долгую паузу старый фельдшер. – Будь осторожен, воин, тот холм с вырезанными из дерева лицами охраняет дух жреца прорицателя. Он на земле бродит в образе огромного чёрного медведя. Тому зверю не страшны ни морозы, ни стрелы. Я тебе рассказал о нашей беде, и медведь о том, что мы встретились, теперь тоже знает. – Думаю, что против современного оружия он не устоит, – уверенно сказал я. – Но всё равно будь готов к самому худшему, – прощаясь, сказал призрак. – Постой! – обратился я к нему. – Как могли деревянные идолы простоять столько лет? Они давно должны были сгнить. – Наши изображения превратились в камень, – услышал я в ответ. Дух вождя сказал правду. Утром пропавшие собаки вернулись. И теперь можно было не напрягаясь, идти дальше. Тогда я не придал особого значения предупреждению об огромном чёрном медведе, – продолжил свой рассказ Василий Петрович. – В кобуре на боку у меня висел револьвер, в нарте лежала трёхлинейка, рядом со мной находились собаки. А потом зима, стояли трескучие морозы. Откуда взяться медведю в такое время? Мне удалось справиться со своей работой на Кульёгане за пять недель. В середине марта с прививками от оспы всё было закончено. И теперь мой путь лежал по зимнику до Каргаска, где нужно было отчитаться и оставить собак, а потом и до Нарыма. Отправиться на Кульёган в поисках идолов я намеревался в свой отпуск осенью следующего года. Но совершить это мероприятие мне так и не удалось. По зимнику я ехал, сидя на своей нарте. Собаки тянули её по накатанной дороге резво. И я, и они понимали, что скоро закончатся наши мучения. Но для меня они только начинались. До Каргаска оставалось не более 10 километров, дорога от устья Васюгана по пойме Оби. И вдруг из кустов тальника прямо на нарту, не обращая внимания на собак, бросился огромный медведь. Нарта перевернулась, и я оказался под ней, поэтому он и не оторвал мне голову, а зацепил только плечо. Но всё равно, если б не собаки, я бы погиб. Все шесть лаек остервенело вцепились в зверя, когда он пытался вытащить меня из под саней. Они облепили его со всех сторон. Бросив меня, он стал от них отбиваться. Тут послышался звон колокольчика, и на зимнике показалась тройка лошадей. Медведь тут же бросился наутёк, а подъехавшие люди довезли меня до местной больницы. Как я не истёк кровью – не знаю. Очевидно, так было кому-то там наверху надо.

 Бывший фельдшер взглянул на небо.

 – Может быть для того, чтобы свою историю я рассказал тебе. Потому что ты первый человек, кому я её рассказываю, – закончил своё повествование Василий Петрович.

 – Как я понимаю, вы хотите, чтобы я совершил то, что не удалось вам, потому и поведали мне этот случай? – спросил я старого фельдшера прямо.

 – Да, именно так, Юра, – сказал он спокойно. – Я много раз присматривался к людям, но почему-то доверия к ним у меня не было. А ты мне сам сказал, что «в рубахе» родился… А потом, я дал слово помочь. И не смог. С таким грузом уходить из жизни трудно… Ты уж прости!

 – Не за что мне вас прощать! – засмеялся я. – Я сам виноват. Так получается, что чёрный медведь оборотень начнёт охотиться на меня?

 – Пока у тебя не возникло желание найти в тайге идолов – нет. Но как только оно у тебя появится – ты его клиент. Помни об этом, – погрустнел бывший медик.

 – Если так, то вы должны мне передать свою схему. Тот рисунок, который перерисовали в свою тетрадь. Он у вас уцелел?

 – Сегодня за мной приедет мой внучек, лечение своё я закончил, – посмотрел на меня старик. – Завтра я найду свою тетрадку и вечером к тебе снова приеду. Думаю, внука уговорю, – закончил разговор на мистическую тему Василий Петрович.

 И на самом деле, вечером к старику на «Газ 69» приехал его внук. Молодой красивый парень. Он помог своему деду разобрать палатку и сложить вещи.

 – Всё, до завтра! – махнул мне Василий Петрович. – Миша меня привезёт, – показал дед на своего внука.

 Когда машина укатила, я не знал, что думать.

 «Неужели приедет и привезёт свою тетрадку? – невольно лезло в голову. – Тетрадь начала сороковых! Если так, то получается, что не соврал? Хотя каких только шутников на Земле нет? Но с другой стороны – зачем ему так со мной шутить? Чтобы всю жизнь боялся медведей? Злая шутка. Так не шутят! И потом, – размышлял я. – Старый фельдшер обрисовал мне души европеоидов. Не просто людей с европейской внешностью, но тех, чей язык он понимал. Как объяснить такое? Допустим, откуда-то он узнал предания про эндри или квелей? Но ведь ему было бы проще мне врать, повествуя про души хантов или селькупов? Тогда его рассказ был бы более правдоподобным».

 И всё таки слова старого о маячке, о человеческих душах, скитающихся среди бесконечной сибирской тайги, в моём сознании ни как не укладывались.

  «Что-то с психикой у Василия Петровича не так? – думал я. – Но тогда как объяснить нападение на него медведя? Да ещё в марте? А может это случилось в другое время? Если фельдшер шутник, то он наверняка не приедет и никакой тетрадки не привезёт, – сделал я для себя вывод. – А если всё таки приедет, да ещё и с тетрадкой, что тогда? Тогда либо он ненормальный, либо все что мне рассказал, является чистейшей правдой. Осталось подождать до завтра…

 К моему удивлению и даже радости, вечером следующего дня у моей палатки остановился «Газ 69». Из него вышел улыбающийся Василий Петрович и подал мне в руки свою заветную тетрадку.

 – Ты, наверное, подумал, Юра, что я чокнутый? – спросил он. – Как видишь, нет. Тетрадь 1930 года. Можешь отдать записи в ней на экспертизу.

 – Честно говоря, посчитал, что у вас не всё в порядке, – сознался я.

 – Положа руку на сердце, когда я вспоминаю о мною виденном и пережитом, то тоже так думаю, – кивнул он мне на прощание.

 Вся эта странная история с фельдшером пронеслась в моём сознании за несколько секунд. Раньше, вспоминая её, я невольно ловил себя на мысли, что старый фельдшер рассказал мне то же самое, что и бабушка шаманка. Он поведал словами призрака, по сути, о тех же легендарных эндри или о квелях. Единственное, что меня смущало, так это мистическая упаковка повествования.

  «А если её отбросить? – думал я. – Тогда речь пойдёт об одной и той же северной культуре. А также об одном и том же народе. Кстати, совершенно неизвестном старому фельдшеру».

 Когда из Томска мне пришлось переехать в Сургут, я всерьёз стал думать о том, что хорошо бы поискать странных идолов. Тем более, что рисунок, где их можно найти, старик мне передал. Но на поиск у меня никак не оставалось времени. Всегда находилась какая-то срочная работа, которую невозможно было оставить. Честно говоря, я до конца не смог поверить старику. Поэтому найти идолов мне хотелось не для того, чтобы освободить чьи-то несчастные души от гнева жрецов шаманов, а для того, чтобы убедиться самому, что они оставлены где-то в тайге людьми совершенно иной культуры. Естественно, о чёрном медведе, хранителе этих идолов, я тоже не думал. Тем более в тайге я бывал часто и никакие медведи на меня не охотились.

 – Вот что, – обратился я к своим лохматым друзьям, – в эту осень остаёмся дома. Ни на какой промысел не поедем. Придётся вам просидеть зиму в своей вольере. Но весной постараемся перебраться в Угут. Думаю, что это удастся. Меня директор Югаиского заповедника давным давно приглашает к себе на работу. Там хорошая тайга. Рядом с заповедником много и лося, и соболя. Но самое главное в том, что с Малого Югана мы организуем экспедицию на Кульёган. И постараемся найти земляную пирамиду со вкопанными в её склон идолами. Если она на самом деле существует, мы её обязательно отыщем.

 Зверовые лайки, слушая меня, смотрели в глаза, и мне казалось, что они понимают каждое моё слово.

 – Если же этой пирамиды нет – тоже хорошо! По крайней мере мы будем знать, что искать нечего, и старый фельдшер со мною некрасиво пошутил. Кстати, моя затея без вас может просто не осуществиться, – продолжал я свой разговор с собаками. – По легенде, пирамиду с идолами охраняет оборотень медведь. Этот зверь будет пытаться убить вашего хозяина. И вам предстоит меня защитить. Это не простой косолапый, а очень коварный и страшный. Человек, только в медвежьем облике и таким как вы придётся нелегко.

 Решение было принято! Вечером я написал письмо директору Юганского заповедника Игорю Кулешову, моему старому знакомому, и попросил его найти мне место в штате его ведомства. Через пару недель пришло от него послание, где Игорь предложил мне место в научном отделе. Теперь надо было благополучно доработать до весны, законсервировать свою квартиру и написать заявление на расчёт. В конце марта я был уже в Угуте. Маленький посёлок Угут, расположенный на правом берегу Большого Югана, недалеко от устья речки Угутки, оказался очень живописным. Вокруг него раскинулся величественный сосновый бор, рядом с ним чистое рямовое болото, а вверх по реке огромный старый кедрач. Директор заповедника нашёл для меня в качестве квартиры типовой старый хантейский домик. На первый случай он вполне годился. Но было ясно, что зимовать в нём будет туго. От такого жилья отказались даже ханты. Поэтому вместе с Игорем Кулешовым мы решили, что к зиме мне надо будет построить свой собственный дом. Кулешов, по моей просьбе, нашёл мне место под дом на берегу Югана, заплатил местным лесникам за лес, и с мая я взялся за строительство. Своим собакам рядом с домиком, где я жил, была возведена большая вольера. К тому же я часто их брал на стройку. Так что надолго мы не расставались. За собаками приходилось смотреть, потому что на нарядных чёрных лаек сразу же обратили внимание местные охотники.

 – Смотри, чтобы не отравили, – предупредил меня Игорь. – Такое у нас иногда случается. Хороших собак не терпят, тем более привозных.

 – Они у меня декоративные, для красоты! – ответил я, смеясь.

 – Опытных охотников не проведёшь, – покачал головой директор заповедника. – Они определяют собак по виду.

 С мая месяца тихий Угутский край нарушила своим появлением Юганская экспедиция. Нефтяники прибыли из Сургуга внезапно на нескольких гигантских Ми 6 и сразу же занялись строительством своего экспедиционного посёлка. За два месяца рядом с Угутом были поставлены чехословацкие общежития У.Н.И.М.О., срублена большая баня. Стала работать мощная электростанция. Прошло немногим более полугода и население Угута удвоилось. Кто только в геологический посёлок ни приехал: несколько бригад азербайджанцев, нефтяники из Татарии, Башкирии, Оренбургской области. Прибыли специалисты из Белоруссии, Украины, Молдавии. Мало было своих – сибиряков: два три тюменца и человек пять из Омска. В короткий срок власть на территории Угутского сельского совета стала принадлежать не местному выбранному органу, а начальнику Юганской экспедиции Грязину и его замам. Такой вот тихий переворот сразу же отразился на местном населении. Молодые горячие парни из Украины и Азербайджана с первых же дней своего пребывания взялись за наивных хантейских и местных русских девушек, а те, кто повзрослее и поопытнее, занялись интенсивной скупкой у охотников не сданной государству пушнины. Директор угутского отделения Сургутского КЗПХ Александр Логинов понимал, что теперь основное количество добытого соболя окажется не у него, а у тех кто «дюже гроши любит». А потом самолётами улетит на Украину или в Молдавию. Но что он мог, этот несчастный директор пушно меховой артели? Практически ничего. Таковы были новые реалии, и с ними приходилось считаться. Администрация Юганского заповедника во главе с Игорем Кулешовым хорошо понимала, что очень скоро заповедник окажется в положении осаждённой крепости. Вокруг него вырастут десятки буровых. И если не дай Бог под Юганским заповедником окажется нефть, то что его ждёт, ещё неизвестно.

 Я наблюдал за всем, что происходило в посёлке и вокруг заповедника и торопился к зиме успеть построить свой дом. В него я хотел перевезти свою библиотеку и зимой засесть за чтение тех книг, список которых составил для меня дядя Ёша. Работа в заповеднике, которой я занимался, меня не угнетала. Она была достаточно интересной и занимала совсем немного времени. Параллельно с ней я, следуя совету бабушки Нюры, занимался сбором хантейских легенд и сказок. Сначала ханты меня сторонились. Но поняв, что я сибиряк и никакого отношения к деятелям экспедиции не имею, стали охотно мне их рассказывать. Я записывал местный фольклор в толстую коричневую общую тетрадь. Вскоре все угутские ханты хорошо знали: если Алексееч пришёл с тетрадкой, надо ему что-то рассказать, он уважает хантов. К тому же сам из Томской области – значит почти свой. Никто, ни русские, ни местные ханты не догадывались, что по сути я веду двойную жизнь. Днём работаю в заповеднике, вечером рублю сруб своего дома, но всё это только фон, главное для меня был сбор информации о реках, впадающих в Кульёган. От малоюганских хантов я узнал, что на Кульёгане почти всё хантейское население давным давно вымерло, а те, кого пощадила болезнь, переселились на Малый Юган, Вах и Ларьёган.

  «Значит, всё таки был фельдшер, – думал я. – Оспа и туберкулёз на Кульёгане свирепствовали. Осталось выяснить последнее: узнать имеются ли сведения о маячке? Местных угутских хантов на эту тему спрашивать было бесполезно. Если они что-то и слышали, то от людей, которых сейчас уже нет, поэтому сослаться не на кого. Следовательно, лучше пожать плечами и сделать вид, что их это не касается. И тогда я рискнул: решил спросить директора заповедника. В Угуте он живёт давно, ханты его уважают, может он что нибудь слышал? На мой вопрос охотятся ли малоюганские ханты в урманах Кульёгана Игорь Иванович просто сказал:

 – Ни Киняминские, ни Сурлумкинские, ни Асмановские ханты на Кульёган никогда не ходят, хотя угодья там, я слышал, хорошие. По их убеждению, на притоках Кульёгана иногда маячит.

 – Что это значит? – поинтересовался я.

 – Говорят, что людей иногда по ночам преследуют души потерявшихся, – засмеялся Кулешов.

 – Что за потерявшиеся?

 – Те, которые якобы заблудились. Это, конечно, трёп. Я здесь полжизни прожил и не помню, чтобы хант или местный кержак потерялись. У одного малоюганского шамана я как-то спросил про маячку. И знаешь, что он мне ответил? – серьёзно взглянул на меня Игорь Иванович. – Что маячка – не ушедшие в потусторонний мир души людей «аус ях».

 – Кого кого? – переспросил я.

 – «Аус ях» – железных людей далёкого прошлого. Они, по хантейским преданиям, жили тогда, когда хантов здесь ещё не было.

 Посмотрев на директора заповедника, я понял, что Игорь Иванович в то что ему рассказал хантейский шаман, искренне верит.

 – Это интересно, Георгий Алесеевич, хорошо бы с ней, с маячкой встретиться и самому понять о каких «аус ях» идёт речь, – продолжил Кулешов.

 – Неужели такое можно организовать? – не скрывая своего интереса к странной легенде, спросил я его.

 – Знаешь что, – поняв мои намерения, сказал директор. – Как только в Угуте появится Николай Кинямин из юрт Киняминых, что на Малом Югане, я тебя с ним познакомлю. Парень – молодец! После армии, без предрассудков. Вы друг другу понравитесь. В этом я уверен. Он тебе и про маячку расскажет и свозит туда, где она водится. Кстати, в заповедник должны на днях придти «Бураны» и «Казанки» с моторами. Так что ставь рядом со своим домом ещё и гараж, – закончил он разговор.

 И действительно, через неделю катером из Сургута пришли в заповедник и снегоходы и мотолодки. Так я получил от своей администрации и «Буран», и с мотором «Вихрь 30» «Казанку 5 м». Теперь можно было и летом по воде, а зимой по снегу ехать куда угодно. Но из Угута я пока не торопился. По словам Кулешова, вот вот в посёлке должны появиться Киняминские ханты. Те самые, охотничьи угодья которых доходят на востоке до Кульёгана.

 И вот в середине июля вместе с директором заповедника ко мне на работу пришёл крепкий, красивый, молодой хант. Он был одет по летнему во всё национальное: лёгкая суконная куртка, такие же штаны и на ногах, вместо традиционных сапог, кожаные лёгкие нырики.

 – Знакомься! – представил гостя Игорь Иванович. – Это Николай Кинямин, один из лучших охотников нашего промхоза.

 – Николай! – протянул мне свою руку молодой хант.

 – Вы тут беседуйте, а я пошёл по делам, – раскланялся директор заповедника.

 Я предложил Николаю сесть. По быстрому вскипятил чай.

 – Как будешь пить? – спросил я его. – По купечески или как мы?

 – По купечески, – улыбнулся гость.

 Я пододвинул ему заварку и спросил:

 – До вас ещё экспедиция не добралась?

 – Пока нет, но по плану через год два собираются ставить буровую рядом с юртами, – вздохнул охотник. – Тогда нашим девкам – конец!

 – Это почему? – поинтересовался я.

 – Как почему? – удивился Николай. – Киняминские мужики все охотники, осенью пойдём на промысел. А буровики с водкой к дочерям и жёнам… Они так всегда делают. И на Торум Ягуне, и на Агане.

 – Тогда оставьте кого нибудь для охраны юрт!

 – Буровики с него и начнут спаивать посёлок, – засмеялся охотник. – Он их сам и приведёт в наши дома.

 – Вот так дела! – растерялся я. – Что же тогда делать?

 – Пока не знаю, – попивая чай сказал мой новый знакомый. – Может уйти придётся.

 – Куда?

 – Или вниз, или вверх. Лишь бы подальше от буровых.

 – Но у нефтяников под рукой вездеходы – ГТТ или газушки, – напомнил я. – А то и вертолёты.

 – Это так, – вздохнул охотник, – пока экспедиции не было, мы жили хорошо. А сейчас не знаю, что будет.

 – А если переехать на Кульёган? – посмотрел я на задумавшегося ханта. – Это уже Нижневартовский район и там нет никаких экспедиций.

 – На Кульёган никто из наших не поедет, – сказал Николай. – Знаешь, как переводится с хантейского «Кульёган»?

 – Откуда же мне знать? Я ведь не хант.

 – Кульёган переводится как река духов. «Куль» – это злой дух или чёрт.

  «Вот оно что? – подумал я про себя. – Оказывается даже реку ханты назвали по маячке. Однако пытались на ней жить…»

 Не прошло и часа, как, поняв друг друга, мы с Николаем Киняминым стали друзьями. Я подарил ему ненужные мне бочки под топливо и поделился кое каким нужным ему столярным инструментом. Он в свою очередь пригласил меня к себе в гости и пообещал познакомить со стариком сказателем народных хантейских сказок…

 Из беседы со своим новым товарищем я понял, что Николай никакой маячки не боится. Побаивается он только жадных до пушнины и молодых красивых женщин – работников буровых. Но больше всего меня обрадовало то, что Николай Кинямин – абсолютный трезвенник.

  «Если так, то он человек вполне надёжный, – думал я про себя. – И не зря Игорь Кулешов мне его посоветовал. Умный директор всё, выходит, обдумал. Какой же он молодец!»

 Кроме Кинямина у меня появились ещё три друга. На этот раз из экспедиции. Одного звали Гриша, другого Федя. Оба парня оказались честные, простые и не привязанные, как молдаване или азеры к деньгам. Они приехали в Сургутский район, как говорится в известной песне – за туманом и за запахом тайги. Третьим мои другом оказался переселенец из Ирана, чистокровный перс по имени Бежан. Он приехал в Сургутский район зарабатывать и не скрывал этого. Но с другой стороны, Бежан не был жадным, давал всем без разбора взаймы, и порой сам забывал кому. Он был трудолюбивым, весёлым и не падким на местных девчонок. Один раз Бежан мне сказал:

 – Я, Георгий, настоящий мусульманин. Предпочитаю жить по Корану, а не по тому, как его истолковывают. А Коран говорит, что надо относиться к людям какой бы они ни были веры честно и справедливо, тогда и Аллах к тебе тоже расположится.

 Все трое моих друзей после своей работы часто приходили ко мне, чтобы помочь со строительством. Благодаря им, мой дом уже к июлю был под крышей. Осталось сделать окна, двери и сложить печь.

 Однажды, в разгар работы, ко мне подошли мужчина и незнакомая женщина.

 – Антропологи из Москвы, – представились они. – Семья Яблоневых. Занимаемся обскими уграми. Нас послал к вам директор заповедника. Сказал, что вы тоже антрополог, хотя и не имеете специального диплома,

 – Учился антропологии на дому, – улыбнулся я им. – У профессора Розова.

 – У Василия Сергеевича? – оживились муж с женой. – Мы его хорошо знаем! Он из ТГУ.

 – Разве вы не слышали, что в Томском университете больше нет кафедры антропологии? – спросил я их.

 – Потому вы и учились у Розова в частном порядке? – спросила женщина.

 – Совершенно верно, – спрыгнул я с лесов.

 – Моё имя Пётр Данилыч, а её Татьяна Владимировна, – представил себя и жену старший Яблонев. – Можно просто Петя и Таня.

 – Моё имя Георгий или Юрий – всё равно, как вам больше понравится, – поклонился я гостям.

 – В таком случае давайте сразу к делу, чтобы у вас не отнимать времени, – посмотрел на жену Пётр Васильевич. – У нас к вам такой вопрос, – обратился он ко мне. – Вы в Ханты Мансийском округе живёте несколько лет, и у вас должно было сложиться своё мнение относительно антропологии местных угров. Нас интересует ваше мнение.

 – Моё? – удивился я.

 – Да, ваше, потому что мы читали обе ваши статьи на счёт генетических связей телеутов с алтайцами.

 – Но там больше генетики, чем антропологии.

 – Тем не менее, без знаний полученных от Розова вы бы их не написали, – улыбнулась Татьяна Владимировна.

 – Надо же, как мир тесен? – удивился я. – Вы даже мои статьи сумели прочесть.

 – Нам их порекомендовали умные люди. Ну а каково ваше мнение?

 – Видите ли, я кранологическими измерениями не занимался, поэтому всё, что скажу, будет на глаз, – растерялся я.

 – Это не менее важно, – подбодрила меня Татьяна Владимировна.

 – На мой взгляд, у хантов единый антропологический тип до сих пор не сложился, – подумав, сказал я. – На некоторых реках живут хантейские семьи очень похожие на североамериканских индейцев. Эпикантус почти не выражен, горбоносые, высокие с длинными конечностями и шеями. Таких хантов я встречал на Солыме. В других местах у местного населения преобладают монголоидные признаки: низкий лоб, выраженный эпикантус, короткая шея, и небольшой рост. Такие ханты живут здесь на обоих Юганах. Но есть среди них и такие, которые ничем не отличаются от нас русских. Хотя уверен, что русских предков у них не было. Почему так, ещё не понял, – закончил я свой монолог.

 – То же самое видим и мы, – сказал Пётр Данилыч. – И не можем понять, почему такая разница? Более всего удивляет типично европеоидный тип.

 – Надо привлечь генетиков, – посоветовал я.

 – В том-то и дело, что привлекли, – улыбнулась Татьяна Владимировна.

 – Ну и что? – посмотрел я на антрополога.

 – А то, что у хантов с европеоидными признаками даже кровь первой или второй группы. И по генетике они типичные славяне или германцы.

 – Может всё таки межрасовые гибриды? – спросил я.

 – Возможно, – согласились антропологи. – Но вот в чём загвоздка. По легендам этой группы, они живут на Тромагане, Агане и Вахе, их далёкие предки пришли на эти реки, но не с юга, а с севера и тогда, когда никаких новгородцев в Сибири ещё не было. Потому что в преданиях рассказывается об охотах на овцебыков и мамонтов. Сказания же остальных хантов и манси говорят, что их предки когда-то кочевали в степях и были кочевниками, как современные монголы или буряты.

 – Вы рассказали мне удивительные вещи, – поблагодарил я своих гостей. – Я совсем недавно занялся местным фольклором, с этого момента займусь ими вплотную.

 – Только не торопитесь публиковать, – посерьёзнел Пётр Данилович. – Иначе можно накликать такую на себя беду, что и из заповедника выгонят.

 – На Луну что ли? – спросил я.

 – И на Луну! Вы просто не знаете, какие в науке подводные камни.

 – Запомните, – сказала Татьяна Владимировна. – Нас, историков, изо всех сил заставляют признать, что к востоку от Урала, на севере и в Сибири белой расы никогда не было. С Афанасьевской и Андроновской культурами наши контролируемые с Запада научные круги кое как смирились, слишком много находок, от них никуда не денешься! Но всё, что касается севера Азии и Америки – настоящее табу! Артефактов здесь больше, чем в степях и на юге. Но среди болот в тайге отыскать их намного сложнее. К тому же, государство неофициально запретило ими заниматься.

 – Как это? – не понял я.

 – Очень просто – оно не финансирует такие изыскания и всё тут, – вздохнула Татьяна Владимировна. – Поэтому, чтобы вы не нашли, до поры до времени, придержите при себе. Афишировать не надо. В крайнем случае можете вызвать нас, – кивнула она на мужа. – Мы всё бросим и приедем.

 – Хорошо, – сказал я. – Мне нужен только ваш адрес.

 – Вот он, не потеряйте, – протянул мне заранее написанный листок бумаги Пётр Данилыч.

 Ещё немного поговорив ни о чём, супруги Яблоневы удалились.

  «Вот те раз! – думал я. – Оказывается в научных кругах тоже не всё ладно. Явный раскол. То, о чём говорил дядя Ёша Солганик. Эти двое представители параллельной науки. Пытаются грести против течения или что-то хотят понять для себя? Скорее последнее, иначе бы меня не предупреждали».

 Перед своим отъездом Яблоневы ещё раз навестили меня и попросили посетить юрты Рускинские и Кочевые на Тромагане.

 – И хорошо бы вам побывать на озере Пикуто, – добавила Татьяна Владимировна. – Вы там убедитесь в том, о чём мы вам говорили.

 Я им пообещал, что когда нибудь обязательно в тех местах побываю.

 Всё это произошло через месяц после отъезда в Москву моих знакомых антропологов. Рано утром ко мне на работу пришли двое незнакомых хантов.

 – Тут, Юра, вот какое дело, – сказал тот, что постарше. – Нас послали к тебе сказать, что надо похоронить людей.

 – Каких людей? – спросил я. – Кто ещё умер?

 – Умерли люди давно…

 – Ничего не понимаю? Объясните толком! – потребовал я.

 – В десяти километрах выше юрт Коганчиных обвалился яр, – начал свой рассказ незнакомец. – И из него показались деревянные долблёные гробы, а в них люди.

 – Ну и что? Возьмите их и похороните по обычаю!

 – Мы не можем их похоронить, – сказал хант помоложе.

 – Почему? У вас что, рук нету? – возмутился я. – Ко мне, за двадцать километров приехали, чтобы я чьи-то кости похоронил!

 – Мы не имеем право хоронить тех людей потому, что это не ханты, – наконец закончил свою мысль старший посланник.

 – А кто же они? Если русские, то идите в сельский совет, при чём здесь я?

 – Они не русские и похоронены давно, когда ни хантов, ни русских на Югане ещё не было, – сказал хант помладше.

 – Вот те раз! – вскочил я как ошарашенный. – Где это? Я сейчас же еду!

 – Правая сторона Югана, перед юртами Каюковыми. Мы из этих юрт, поэтому тебя проводим, – обрадовались ханты.

 – А кто вас ко мне послал? – спросил я.

 Услышав мой вопрос, ханты тут же отвернулись.

  «Непонятно, – подумал я. – Послал тот, который не хочет, чтобы я его знал. Но по всему видно, человек, который меня понял. Оказывается, я нахожусь под пристальным наблюдением. И кого? Кого-то из хантов! Чего не ожидал, того не ожидал! Чудеса да и только!» – смеялся я над собой, собираясь в дорогу.

 Через несколько минут на двух дюральках я и два моих знакомых ханта помчались вверх по Большому Югану.

  «Что же меня ждёт? – волновался я. – Неужели ханты не соврали? Может им показалось?»

 За кормой ревела «тридцатка», впереди на полных оборотах мчалась «Казанка» моих проводников. Но вот, наконец, и долгожданный яр! Ханты не соврали. Всё было так, как они мне рассказали. На песке у моих ног лежал разрушившийся от падения человеческий скелет.

  «Кости почти чёрные! Сколько же им лет?» – пришла в голову мысль.

 От колоды гроба почти ничего не осталось, а из песка пустыми глазницами смотрел на меня абсолютно европеоидный череп!

  «Надо же! – осмотрел я его. – Умеренно круглоголовый, высокий лоб, большие глазницы, выступающие носовые кости и абсолютное отсутствие скуластости! Типичный череп сармата, или скифа, а может киммерийца…»

 Я стал осторожно вынимать из воды и песка разбросанные разрозненные кости. Молодые ханты увидев, что я занялся делом, пожелали мне удачи и поехали к себе в юрты. Через час я собрал почти весь скелет. Были потеряны фаланги пальцев рук и частично ног. Очевидно, их унесло водой. Но меня это не огорчило. Перебирая и просеивая руками песок, я извлёк из него бронзовый втульчатый наконечник!

  «Тагарская культура! А может какая-то другая, ещё более древняя? – размышлял я. – Ведь тагарцы так далеко на севере не жили. Может усть полуйская или потчевашская? Но обе эти культуры представлены людьми уральской расы. Во всяком случае, так доказывают ортодоксальные историки. Но если я нашёл бронзовый наконечник стрелы рядом со скелетом европеоида, значит историки врут: и потчевашцы, и усть полуйцы не могли быть с монголоидными признаками уральской расы. Хорошо бы отыскать ещё что нибудь, – думал я, копаясь в песке.

 Наконец, мне повезло: мои пальцы нащупали бронзовую пряжку и ещё один наконечник стрелы. Больше я ничего не нашёл.

  «Откуда же мог выпасть этот гроб со скелетом?» – взглянул я на вершину яра и вдруг увидел ещё две колоды гроба, которые показались из песка сантиметров на двадцать тридцать.

 От времени дерево колод почернело. Поэтому на белом песке их было хорошо видно. Но меня удивило другое: от колод до вершины яра было метров пятнадцать двадцать!

  «Они что, на такую глубину закапывали своих мертвецов? – поразился я. – Или здесь что-то не то?»

 Почти по отвесной стене яра я вскарабкался на его вершину и стал его изучать. Хоть берег и был покрыт мелким сосняком, но мне всё равно удалось увидеть очертания упирающегося в реку огромного кургана. Длинного и высокого, точно такого, какие я видел на водораздельном болоте недалеко от поймы Тыма.

  «Теперь всё ясно! Ханты абсолютно правы, их предками здесь и не пахнет, – обрадовался я своему открытию. – А скелет оказался в воде по причине подвижки реки. Когда-то курган стоял от Югана далеко. Но шли века или даже тысячи лет и река подступила к кургану и стала его мыть. Часть насыпи обвалилась и обнажила захоронение. С Югана курган кажется высоким яром. На самом же деле в этом месте яра никакого и нет».

 Я опустился к своей лодке, положил мешок с найденными костями в шакшу. Завёл мотор и помчался стрелою в Угут.

 Приехав в посёлок и вызвонив Яблоневых на переговоры, я кратко рассказал им о своей находке.

 – Георгий Алексеевич, ждите, вылетаем, – послышался взволнованный голос из трубки Петра Данилыча.

 Через два дня оба антрополога были уже в Угуте.

 – Надеюсь, вы никому не рассказали о том, что нашли, – вместо приветствия, подавая мне руку спросил Яблонев.

 – Нет, конечно! – улыбнулся я. – Знают только каюковские ханты, но у них принято помалкивать.

 – Хорошо! А теперь покажите найденные кости, – стали доставать из чемодана свои измерительные приборы антропологи.

 Я раскрыл мешок и вынув из него череп, поставил его перед учёными.

 – Вот это да! – ахнула Татьяна Владимировна. – На вид череп киммерийца или сармата, аланы были более длинноголовы.

 – Долихокефальное строение черепов указывает на южные гены. Этот, – указал на стоящий перед ним череп Пётр Данилыч. – Типичный представитель севера.

 Через несколько минут антропологи измерили найденный мною череп и стали рассматривать остальные кости.

 – Вот, посмотрите, – показала на какие-то еле заметные бурые пятнышки на костях Татьяна Владимировна. – Это ведь охра! О чём это говорит? Да о том, что покойника перед похоронами покрыли красной охрой. Часть краски осела на его костях. Обычай, который сохранился со времён Верхнего палеолита! Причём, двадцать пять тридцать тысяч лет назад он был распространён по всему северу Евразии. Вы, наверное, помните захоронения палеолитического князя в Сунгире? Его скелет тоже был весь покрыт красной охрой, – посмотрела на меня Татьяна Владимировна.

 – Взгляните, какой интересный наконечник стрелы, – показал жене мою находку Пётр Данилыч. – Похож на классический скифский. Тоже втульчатый, но длиннее и тяжелее скифского.

 – Какие же луки у них были, чтобы стрелять такими мощными стрелами?

 – Думаю, мы их луки увидим, вернее то, что от них осталось.

 – Из размытого кургана торчат ещё два гроба колоды, – сказал я.

 – Знаете что, коллеги, – смерил меня и жену своими пронзительными глазами учёный. – О находке пока ни слова. Нас всё равно не поймут, а курган сравняют с землёй! И за одно могут начать по всей Сибири поиски таких вот родовых курганов. Для их уничтожения средства обязательно найдутся. Надо вот что сделать: взять одну две косточки для радиоуглеродного анализа. Чтобы определить возраст. Это очень важно. А остальные кости предать земле. Лучше всего в том же родовом кургане, только с другой стороны, где не моет.

  «Надо же, – подумал я. – Антрополог сказал то же самое на что намекали ханты. Их лидер видимо не лыком шит, знает что делать! Вот бы его отыскать?»

 – Нам надо будет перезахоронить ещё два гроба, – напомнил я.

 – Что же, перезахороним, – согласилась со мной Татьяна Владимировна. – Вскроем, посмотрим, сфотографируем и уберём подальше от реки.

 – Подальше от злых и жадных человеческих глаз, – уточнил её муж.

 – Мы пойдём уговаривать, чтобы вас отпустили, вашего директора, – сказала Татьяна Владимировна. – А вы попробуйте найти где нибудь палатку, лопаты и всё остальное.

 – Игоря Ивановича уговаривать не надо, – засмеялся я. – Он человек с понятием, догадается без слов. Я к нему сам схожу. А что касается палатки и лопат – всё это нас ждёт в лодке. Так что переодевайтесь и готовьтесь к поездке. А я сбегаю к Кулешову.

 К размытому кургану мы подъехали под вечер. Наскоро поставили палатку, натаскали хворосту на костёр и направились изучать захоронения.

 – Действительно, курган! – не переставал удивляться Пётр Данилыч. – Но громадный-то какой! Намного больше степных аналогов. Интересно, сколько же ему лет?

 – По костям или по дереву колод узнаем, – успокаивала его Татьяна Владимировна.

 Я показал, в каком месте был найден скелет, показал уцелевшие куски колоды.

 – Похоже лиственница, – попробовал ногтем обломок гроба антрополог. – Но почему она всё таки сгнила?

 – Дело всё в песке, – показал я на склон. – Он выделяет что-то такое, что съедает любое дерево и кости. Скелет уцелел только благодаря колоде.

 Назавтра, забравшись на яр, мы выкопали из песка обе колоды гроба. И с помощью верёвки и наскоро сооружённого ворота вытянули их на вершину яра. На всё это дело у нас ушло около четырёх часов.

 – Ну что, готовь фотоаппарат! – обратился к жене Пётр Данилыч. – Будем вскрывать.

 Я тоже достал свой «Зенит» и, подойдя к антропологу, взялся за крышку. Сначала верхняя часть колоды не шевелилась, пришлось приложить некоторое усилие. Но вот она поддалась и мы увидели разрушенное временем захоронение воина. В верхней части колоды лежал в согнутой позе на правом боку покрытый краской скелет. Рядом с его черепом виднелись груды каких-то мелких косточек. Очевидно, они когда-то были нашиты на одежде. Сбоку от скелета лежали остатки лука. Чтобы изучить их Пётр Данилыч осторожно перебрал пальцами всё что уцелело. В этой позе и сняла его Татьяна Владимировна.

 – Фотографии передашь в КГБ или в Академию наук? – спросил антрополог, поднимая голову.

 – Ни туда, и ни туда, – улыбнулась она шутке мужа. – Фото сохранится для нашего семейного архива.

 – А если кто в него залезет? – посмотрел на жену серьёзно Пётр Данилыч.

 – И пусть попробуют доказать, что захоронение это прямых потомков древних арктов. Скажем, одно из андроновских захоронений. Труп на боку, всё как надо.

 Во время своей полемики муж с женой на секунду забыли, что они не одни. И теперь смотрели на меня, раскрыв глаза и не зная, что сказать.

 – Понимаете, Георгий Алексеевич! – опомнилась Татьяна Владимировна. – Про арктов и что вот они, – показала она на скелет, – их прямые потомки, вы ничего не слышали.

 – Да, конечно, – сказал я. – Мне в детстве медведь на ухо наступил.

 – Это наше личное мнение, – дополнил её муж. – Не научное.

 – А что значит научное? – спросил я. – Где муссируется несусветная ложь? И эта ложь силовыми методами навязывается массам? Я знаю столько следов древней сибирской цивилизации потомков ариев, что вам и не снилось. В одном месте своими глазами видел и даже обмерил двенадцать таких вот курганов. Целый некрополь! И даже побывал на развалинах сибирского города. Так что меня не бойтесь. Не сдам. И смеяться не буду, – закончил я.

 Выслушав меня, муж с женой переглянулись. И переводя разговор на другую тему, Пётр Данилыч сказал:

 – Лук-то сложно составной. Из рога, дерева и сухожилий. Потому и наконечники такие тяжёлые. Андроновцы делали их из кремня. А эти бронзовые! Но по виду, время одно. Где-то три тысячи лет до н. э. Хотя точно может сказать только радиоуглеродный анализ…

 Мы осмотрели наконечники стрел. Рядом с ними нашли изящный бронзовый топор и лезвие ножа.

 – Нож и топор из чёрной бронзы, – заметил доктор наук. – Вот бы взять анализ всех этих изделий.

 – Так возьмите, что вам мешает? – не понял я учёного. – Вы ведь в столице живёте. Это я – у чёрта на куличках!

 – Ты, молодой человек, живёшь по сравнению с нами на свободе. Кто тебя контролирует? Кулешов? Да он сам такой же, как ты. А мы всю жизнь под микроскопом. Анализ, конечно, сделаем, но не в Москве. Может в Болгарии или в Польше. Словом подпольно.

 – А меня с ним познакомите? Простите за наглость, – спросил я историков.

 – По тому, что ты нам сейчас рассказал, мы обязаны тебя с ним познакомить, – улыбнулись москвичи. – Мы видим, что ты наш союзник.

 – Второй гроб вскрывать будем? – спросил я учёных.

 – Наверное не стоит, – решили они.

 – Зря беспокоить не надо. Керамика и в этом захоронении неплохо представлена, – осмотрела Татьяна Владимировна стоящие у ног скелета горшочки. Так что давайте будем хоронить.

 Мы закрыли колоду и перенесли её на пятьдесят шагов в начало кургана. Потом там же оказался и второй гроб.

 – А что будем делать со скелетом? – спросил я своих союзников.

 – Хорошо бы что нибудь соорудить для него наподобие гроба? – посмотрела на меня с надеждой Татьяна Владимировна.

 – Из бересты пойдёт?

 – Конечно! – обрадовалась женщина.

 Я взял топор, нашёл старую трухлявую берёзу, без труда снял с неё кору и сделав из бересты что-то наподобие тубуса, наполнил его костями.

 – Всё, думаю наши предки будут довольны, – закончил я работу. – Давайте предадим их земле.

 – Мы только «за»! – отозвались доктора наук.

 Через три часа интенсивной работы с перезахоронением было покончено.

 – Если из кургана вывалятся ещё гробы, думаю ты и без нас справишься, – сидя у горящего костра, заметил Пётр Данилыч.

 – Надеюсь, что справлюсь, – кивнул я головой. – Дело не хитрое. Но может так случиться, что я скоро отсюда уеду.

 – Это куда же? – глядя в огонь, спросил меня Яблонев.

 – Сам пока не знаю, – пожал я плечами.

 – А зачем дом строишь? – перешла на ты Татьяна Владимировна.

 – Наверное, людям. Тем кто меня заменит.

 – Вот оно что? Значит, ты намного серьёзнее, чем мы думали, – посмотрел мне в глаза Пётр Данилыч. – Вот что, с этого момента ты тоже с нами на «ты». Будешь «выкать», обидимся, – серьёзно сказал он. – А теперь послушай: есть в мировой политике круги, которые превратили науку в средство достижения цели. Эти круги, используя авторитет продажных учёных, не важно на Западе или у нас в СССР, стараются скрыть от общества то истинное прошлое, которое может превратить обманутых и забитых рабов в свободных людей. Нашей задачей является сохранение для будущих поколений истинного. Ты же знаешь: кто помнит прошлое, тот владеет и будущим. Мы, – кивнул на свою соратницу жену. – Являемся хранителями пути к будущему. Трудная задача, очень трудная, особенно в условиях тотальной лжи, но выполнимая! Надо только научиться беречь крупицы знаний. Не показывать их тем, кто может многие факты легко уничтожить. Думаю, что когда нибудь наступит рассвет! Придёт наше время. И тогда всё, что мы накопим, станет достоянием всего человечества. И мировую историю придётся переписать заново! Грандиозная задача, но мы должны идти в этом направлении!

 Стояла тихая летняя ночь. У воды суетилась мошка, звенели комары. На небе горели миллиарды звёзд. А у пылающего костра сидели трое искателей истины и рассуждали о будущем человечества.

 Через три дня антропологи укатили в Москву. А через полтора месяца на моё имя в Угут пришла от них телеграмма: «две с половиной – три тысячи лет до н. э. Афанасьевское время. Вся бронза таймырская. Желаем успеха! Твои друзья Петя и Таня».

 В начале октября я закончил свой дом и теперь обдумывал поездку в юрты Кинямины к Николаю. Говорить о том, что поведал мне старый нарымский фельдшер, я не хотел. Вдруг и вправду идолов охраняет дух жреца шамана. Пусть лучше чёрный медведь на меня охотится. В конце концов я имею шаманский оберег – клык убитого мною медведя людоеда. Размышляя таким образом, я стал готовиться к зимней охоте.

 Если помогу выполнить план Николаю, это будет только плюс, да и собаки засиделись. Пусть хоть набегаются вдоволь. И я занялся изготовлением к своему «Бурану» длинной деревянной вместительной нарты. За этой работой меня и застал пришедший в обеденный перерыв Бежан. У иранца был взволнованный вид. И я усадив его за стол, прямо спросил:

 – Что у тебя, дружище? Ты чего такой взъерошенный? Наверное, получил известие с Родины, что сбежал к другому твой гарем?

 Но моя шутка на иранца не подействовала.

 – О чём ты говоришь, Гера! Какой у меня ещё гарем?

 – Жён так на полсотни, – вставил я.

 – Был бы гарем, я бы половину тебе подарил. А то копаешься один целыми днями со своим хозяйством, а работы не видимо. А так бы бригаду молодых красавиц в твои хоромы и двор – мигом бы всё сделали… Да и тебя по посёлку на руках носили…

 – Все бы до одной к вам в экспедицию сбежали, – засмеялся я. – Посмотри, что с поселковыми девчонками делается? Они у вас там и днюют, и ночуют.

 – Беда с вашими женщинами! – покачал головой Бежан. – Они сами не знают, что хотят. Но я с тобой не болтать пришёл, – посерьёзнел молодой перс. – А посоветоваться, что делать? Ко мне вчера вечером пришла на минуту секретарша Грязина, нашего начальника, и как бы между прочим, рассказала, что кто-то из местных хантов в пьяном угаре поведал Грязину, что юганские ханты в прошлом году сшили идолу своего духа новый сак. Это что-то наподобие шубы. На него ушла тысяча соболей…

  «Ничего себе идол!» – подумал я.

 – Все соболя отборные – чёрные.

 – Ну и что?

 – А то, что Грязин знает, где хранится этот идол. И теперь ждёт когда придут морозы.

 – А причём тут морозы? – не понял я.

 – Как причём?! – удивился моей недогадливости Бежан. – Замёрзнет река, в камень превратятся болота и тогда он, Грязин, со своими людьми запросто доберётся на вездеходе до священного места и ограбит идола Юган Ики.

 – Он что с ума сошёл?! – вскочил я из за стола.

 – Есть среди ваших людей такие же как на Западе, – вздохнул перс. – Ради денег готовы на любую подлость!

 – К сожалению, есть такие, Бежан, – обнял я иранца за плечи. – Но пока не они решают, как нам всем жить! Спасибо, дружище, что сообщил.

 – Тут не меня благодарить надо, а секретаршу Грязина. Она специально мне всё рассказала, чтобы я тебе передал.

 – И ей при встрече скажи спасибо. Так и передай – ничего у этого Грязина и его приспешников с ограблением капища хантов не выйдет.

 Ещё раз поблагодарив за информацию Бежана, я чуть не бегом помчался искать директора заповедника.

 – Тебе надо срочно куда-то ехать? – посмотрел мне в глаза Игорь Иванович. – Так в чём же дело? Езжай! Сколько надо, столько и катайся, только себя береги. А о работе не думай – я тебя в командировку послал, лады?

 – Лады! – пожал я ему руку.

  «С таким директором можно хоть к черту на рога! Тыл всегда прикроет. И ни о чём не спросит. До чего же умён! – радовался я идее с незапланированным отпуском.

 На ходу созрел план действий.

  «Надо попробовать найти хранителя капища, – думал я. – Если повезёт, тогда юганские ханты уцелеют. Если же спасти капище не удастся и кумир Югана Ики будет ограблен и уничтожен, с потерей своего покровителя ханты не справятся. Они быстро сопьются и вымрут. Нечто подобное случилось с местным населением Казыма. После ограбления святилища, ханты Казыма мрут как мухи! Может это тоже политика Кремлёвского дома престарелых? – размышлял я. – Один из способов избавиться от местного населения. Чтобы завладеть родовыми угодьями под буровые?»

 Когда моя казанка для похода в вершину реки была готова, на берег пришли мои друзья белорусы.

 – Не переживай, – сказал Гриша. – Мы за твоим хозяйством посмотрим. Федя будет ночевать в доме, а мы с Бежаном после работы займёмся твоими дровами. Ты ведь их ещё не готовил.

 – Было некогда! – улыбнулся я.

 – Нам Бежан всё рассказал, – взглянул на меня Федя, укладывая в шакшу пакет с продуктами.

 – Вы только молчите! – погрозил я им пальцем. – А то и Бежана погубите, и себя.

 – Да и тебя тоже, – кивнул головой Гриша.

 Привязав собак к сиденью, я завёл мотор и, махнув друзьям рукой, взял курс на юрты Когончины.

 С моего отъезда из Угута прошло три дня. За это время я побывал в юртах Когончиных, Каюковых и Тауровых. И везде к кому бы я ни обращался насчёт беды, нависшей над капищем Юган Ики, мои слова не слышали. Ханты приветливо меня встречали, но стоило мне завести разговор насчёт того, что надо спасти от ограбления их кумира, как сразу же разговор заканчивался. Лица хозяев становились непроницаемыми и я понимал, что здесь мне больше делать нечего. Крайне расстроенный я гнал лодку от юрт Тауровых снова к Угуту.

  «Что же предпринять? – вертелось в голове. – Как хантам объяснить, что я не враг, а друг? Что я тоже, как и они, с точки зрения христиан – язычник, значит, мне можно верить. Всё уперлось в то, что я русский… Вот камень преткновения?! Наверное, надо было отправиться на Малый Юган к Николаю Кинямину. Того бы они послушали.

 Наступил вечер. На небе стали зажигаться редкие звёзды. До Угута оставалось ещё километров семьдесят. Надо было подумать об очередном ночлеге. И тут на яру я увидел свет далёкого костра.

  «Кто-то готовится к ночи, – подумал я. – Наверное ханты рыбаки».

 Через несколько минут я подрулил к одиноко стоящей лодке и поднялся на яр. Меня у костра встретили два каких-то странных ханта. Оба были стройные высокие, сухие. Но что меня больше всего поразило – русоволосые! Тут же вспомнилась лекция Яблоневых о европеоидных хантах севера.

 – Мы из юрт Ярцемовых, – представился старший. – Меня звать Фёдором, а это мой сын – Пётр, – показал он на молодого парня.

 – Моё имя Георгий, живу в Угуте. – протянул я свою руку.

 – Давай ка к нашему костру, – пригласил меня Федя. – О тебе мы слышали…

 Я сбегал к своей лодке, принёс кое что из своих припасов и подсел к костру.

 – Таких собак мы не держим, – посмотрел на бегающих по берегу моих лаек Фёдор, – У нас они поменьше и, в основном, серые, а твои здоровые как волки и чёрные. Они наверное едят много?

 – Едят они ещё меньше, чем ваши, – засмеялся я. – А привезены они на Юган издалека – с Конды.

 – Но у манси таких собак тоже нет?! – посмотрел на меня с удивлением хант.

 – На Конду они попали из Эвенкии.

 – Деды рассказывали, что через наши бора, очень давно правда, на Урал и обратно эвенки кочевали, – припомнил старший Ярцемов.

  «Вот опять упоминание о древней кочевой дороге, – подумал я. – Эвенкийская шаманка, бабушка Нюра говорила правду».

 – И вы их через свои земли пускали? – задал я вопрос.

 – Они шли по Салымским борам и дальше ходом, нам не вредили. Деды так сказывали, – подал мне кружку с кипятком Фёдор. – Вот заварка, давай заваривай купеческий, – пододвинул он ко мне коробку с чаем. – Ты никак в Тауровых был? – спросил меня Пётр.

 – Был один день у друзей, а вообще то, я по пескам глухарей промышляю, – не стал посвящать я в истинную цель поездки своих знакомых.

 – Ну и сколько добыл? – улыбаясь посмотрел на меня Фёдор.

 – Не густо – двух петухов, – сказал я.

 – Надо же, столько проехал и всего двух добыл?

 – Да я больше птиц по пескам и не видел.

 – Знаешь что, поехали завтра к нам, в Ярцемовых. У нас там глухарей много. Если твои собаки на них лают, за день десяток добудешь. – пригласил меня Фёдор.

 – Спасибо вам, но боюсь, что вот вот стукнут морозы и пойдёт по реке шуга. И тогда до дому мне не добраться, – посмотрел я на звёздное осеннее небо.

 – Зима ещё не скоро, – засмеялся старший Ярцемов. – Добрых две недели такая погода стоять будет, так что не бойся.

 – Если так, то я только «за». Тем более что в юртах Ярцемовых мне быть не приходилось. На реке их нет. Я даже не знаю, где они?

 – Они на протоке, от Югана километров двенадцать. Мы как раз стоим напротив неё, – показал рукой на ту сторону реки Фёдор.

 Какая сила меня толкнула принять приглашение хантов, я так и не понял. Мне, ни с того ни с сего, захотелось побывать в их селении, и я с нетерпением ждал, когда это случится.

 Утром на двух лодках мы въехали в Ярцемовскую протоку и помчались вверх по ней через пойму. Вскоре лодку со всех сторон обступил сосновый бор. Протока сузилась, но идущая впереди меня лодка Ярцемовских хантов ход не сбавила. И теперь мне приходилось изо всех сил стараться вписываться, чтобы не вылететь с ходу на берег, во все немыслимые повороты протоки. От напряжения я весь вспотел. Временами казалось, что вот вот не справлюсь с управлением и врежусь либо в корчу, либо в берег. Но каждый раз каким-то чудом обходилось, и моя «Казанка» неслась всё дальше и дальше. Наконец передняя лодка ткнулась в берег.

 – Слава тебе, Господи! Наконец то, слалом кончился! – обрадовался я.

 Пристав к берегу и привязав лодки, мы по тропе отправились к юртам.

 – Ничего себе, юрта! – удивился я, увидев здоровенный русский дом среди бора.

 Рядом с добротно срубленным строением стояло два амбара. Оба лабаза покоились на четырёх столбах и были тоже рубленные. По дому и амбарам мне стало ясно, что здесь живут люди не бедные. За амбарами я увидел навес, доверху забитый огромными поротыми щуками.

 – Мы здесь рыбу вялим, – пояснил Петя.

 – А где вы таких монстров, – показал я на щук, – здесь ловите, кругом же бор?

 – Отсюда шагов двести озеро. Оно огромное, мы туда сходим, я тебе его покажу, – отозвался парень.

 Когда я вошёл в дом, то лицом к лицу столкнулся с его хозяйкой. Мать Петра женщина средних лет, оказалась на удивление привлекательной. Таких красивых хантеек я ещё не видел: рост у неё был выше среднего. Она имела каноническое лицо, большие серые глаза и удивительно чистую белую кожу. Хозяйка дома предстала одетой во всё национальное: на ней, подчёркивая совершенные линии фигуры и поблёскивая бисерной вышивкой, красовалось хантейское платье, а на тёмно русых косах поблёскивали серебряные царские монеты.

 – Проходите к столу, – сказала она по русски. – Я давно услышала моторы и чай уже готов!

 – Спасибо! – поклонился я ей, снимая свои сапоги.

 Войдя в помещение и присев на нары, я огляделся: перегородок в доме не было. С одной стороны, от стены до стены, застеленные лосиными шкурами, находились низкие нары. В углу стояла небольшая буржуйка, а у окна стол.

  «Вот и вся мебель! – подумал я. – Очевидно, всё остальное хранится в амбарах».

 Я посмотрел на пол. Он был собран из широких сосновых плах. Ни шкур, ни ковров, но нет и щели.

 – Молодцы строители! – показал я на плахи пола. – Таких полов я ещё не видел. – Чем такие доски пилили?

 – «Уралом», – улыбнулся Фёдор. – Эти дома мы рубили сами. Отсюда метров двести, – показал он в сторону бора. – Стоит ещё дом, в нём живёт мой брат. Да и ты скоро увидишь. А сейчас давай, не стесняйся, ешь, – пододвинул он деревянный поднос с отварной лосятиной. – Неделю назад Петька лося стрелял. Мясо в леднике, хватит надолго. В нашем краю всё есть. И птица, и лось, и дикий олень, но мы зазря не охотимся, – продолжил Ярцемов старший. – А зачем? У нас своих оленей больше пятисот! Так что мяса хватит.

 – А где вы их пасёте? – удивился я.

 – В сторону Большого Салыма – сплошные бора, беломошника много!

 – Интересно, как это власти у вас оленей не отобрали, а вас не превратили в пастухов колхозников?

 – Мы штатные охотники Угутского ПОХА, и про наших оленей в Сургуте никто не знает, – засмеялся Фёдор.

 – А вдруг я возьму и расскажу? – посмотрел я на него.

 – Не расскажешь, – махнул он рукой. – Мы в людях понимаем, таких как ты, бояться нечего!

 Уверенность ханта меня удивила.

 – Верно, не расскажу! И вообще, скажу, что в юртах Ярцемовых я никогда не был, – улыбнулся я.

 – А мы это знаем, потому и пригласили тебя в гости, – пододвинул ко мне кружку с чаем Петя.

  «Ничего себе физиономисты?!» – невольно подумал я.

 – Вы вот что, – перевёл разговор на другую тему Фёдор. – Идите ка в бор вместе, – посмотрел он на своего сына. – Покажешь Георгию наши юрты, кайм для оленей, озеро. На обратном пути к брату зайдёте. Он рад будет.

 – Только я своих собак брать не буду. А то у него кобель чего доброго какого нибудь нашего задавит.

 – А где ваши собаки? – спросил я.

 – Сидят в вольере, чтобы лосей зря не гоняли, – сказал Фёдор. – Вольера большая, не обезножат. Ты хорошо сделал, что своих чёрных волков привязал.

 – А что же вы не предупредили, что у вас олени? – спросил я. – Вот был бы концерт! Разогнали бы весь ваш скот.

 – Ничего, олени как разбегутся, так и соберутся, – засмеялся Пётр. – А за глухарями пойдём не в сторону стада, а на юг. Там нет беломошников, значит и оленей, – поднялся он из за стола.

 Через несколько минут мы подошли к вольере, где жили собаки хантов. То, что я увидел, меня приятно удивило: за оградой бегали чистокровные без всяких примесей хантейские лайки!

 – Надо же, – спросил я Петра. – Как вам удалось сохранить таких собак?

 – Эти лайки нашего рода. Щенков отдаём только своим друзьям и родственникам и других собак не завозим.

 – Ты видишь, – показал я парню. – Они похожи на моих чёрных, только меньше размерами и серые. По сути то, одна порода.

 – Вообще то, походят, – согласился молодой хант – Особенно головы.

 – Я забыл спросить твоего отца, где та кочевая дорога, по которой когда-то эвенки ходили вашими борами? – перевёл я разговор на интересующую меня тему.

 – Мы как раз туда и идём. Но она дальше, на болотах, – сказал молодой Ярцемов.

 – А ты откуда знаешь? – спросил я его.

 – Деды рассказывали. Там на сосновых гривах до сих пор и лабазы тунгусов стоят, я правда не видел.

  «Как интересно получилось? – подумал я про себя. – В Томской области про эту кочевую дорогу я только слышал, а здесь в Тюменской нахожусь с ней уже рядом. Там о ней рассказывали эвенки, а здесь то же самое, но уже ханты».

 Размышляя таким образом, я и не заметил, как мои собаки, умчавшись куда-то вперёд, подняли с земли выводок глухарей.

 – Петя, – обратился я к ханту. – У тебя «тозовка», сбегай, подсоби собакам.

 – А ты как же? – обрадовался молодой охотник.

 – Я ещё настреляюсь, – махнул я рукой.

 Петя убежал на лай, а через несколько минут раздались три винтовочных выстрела. Когда я подошёл к Петру, тот стоял с тремя петухами.

 – Я самых здоровых стрелял, как же нам их таскать? – спросил он растерянно.

 – А мы пойдём назад этой дорогой, или другой? – посмотрел я на него.

 – Можно этой, можно и другой.

 – Если этой, то глухарей мы повесим на сосну, а на обратном пути заберём, – посоветовал я.

 – Тогда давай так и сделаем, – обрадовался разгорячённый Ярцемов.

 – А почему копылух не стал стрелять? – спросил я молодого парня.

 Мы шли по бору, прислушиваясь, не залают ли где снова собаки.

 – А зачем? – удивился он. – Мы в своих угодьях ни тетёрок, ни копылух не стреляем. Оттого и птицы у нас полно.

 В этот момент сбоку от нас опять раздался собачий лай.

 – Сейчас твоя очередь добывать глухаря, – запротестовал Петя, видя, что я хочу снова предложить ему показать свою меткость.

  «Ну что же придётся идти», – вздохнул я.

 К вечеру у нас набралось двадцать птиц. Под таким грузом на обратном пути нам было уже не до разговоров. Мы шли по звериной тропе часто отдыхая и ругая себя за жадность.

 – Ничего, – ворчал Петя. – Зима длинная, считай, до Нового года ты уже с мясом и лося не надо…

 – Добычу пополам! – настаивал я. – Мне с глухарями одни хлопоты. Жены у меня нет, щипать и обдирать их некому, так что договорились.

 – А ты мою сестрёнку возьми в жёны, – предложил мой новый товарищ. – Она всё умеет: и шить, и готовить, и шкуры выделывать. Да и красивее её никого на Югане нет. А может и во всём районе!

 – Сколько же ей лет? – спросил я.

 – Всего четырнадцать. Она в Сургуте в интернате сейчас. Через два года как школу окончит, можешь забирать!

 – А она за меня пойдёт? – засмеялся я. – Посмотри какой я страшный: бородатый, с виду свирепый, а потом, зачем я ей, русский? Ей хант нужен…

 – Хороших хантов уже не осталось, – погрустнел парень. – Люди спиваются и умирают. Это мы, Ярцемовы, не пьём. А что творится в тех же Когончиных?! На двадцать пять юрт каждую неделю вертолётом по тридцать ящиков водки завозят!

 Молодой охотник говорил правду. И от этого на душе стало тоскливо.

 – Вас намеренно убивают, – согласился я с ним. – И виноваты в этом власти, Петя. Подонки, сидящие в Кремле, и здесь, в Сибири. О людях они не думают. В голове у них нефть и газ. А вас травят пойлом, чтобы прибрать под нефтепромыслы ваши родовые угодья. Чтобы под ногами не путались. Такая политика нашего государства…

 Мы присели на валёжину и замолчали. Больше говорить ни о чём не хотелось. Но вдруг молодой охотник оживился и, посмотрев на меня долгим оценивающим взглядом, спросил:

 – А ты ведь не на охоту по Югану ездил и к нам приехал не за глухарями? Мой отец это сразу понял, потому тебя к нам и пригласил.

 Взглянув в открытые честные глаза ханта, я прямо сказал:

 – Всё правильно, Петя, только я не знаю, что делать? Грязин хочет ограбить ваше капище. Ждёт холодов, когда застынут реки и болота. А я никому из хантов не могу объяснить, какая беда нависла над кумиром Юган Ики!! Меня не слышат! Побывал в трёх юртах – ваши уже четвёртые.

 – Ты точно знаешь, что задумал начальник экспедиции? – изменился в лице младший Ярцемов.

 – Конечно! – сказал я вставая. – Предупредили надёжные люди.

 – Тогда пойдём и как можно скорее, – вскочил со своего места охотник. – Всё расскажем отцу. А потом поедем к его двоюродному брату Лисаку Павловичу Каюкову – хранителю Юган Ики.

 Без остановок на одном дыхании мы дошли до стойбища и сложив свою добычу в рядом стоящий амбарчик, возбуждённые предстали перед удивлёнными хозяевами.

 – Ну ка, рассказывайте, что у вас там произошло? – смерил нас взглядом глава семейства. – Неужто мангики* встретили?

 – Не мангики, вот он, Георгий, – показал на меня Пётр, – говорит, что начальство экспедиции задумало ограбить нашего Юган Ики. Для этого он и ездил по хантейским юртам, чтобы предупредить нас.

 – Давай ка всё подробно, – помрачнел Ярцемов старший.

 Мы сели за стол, и я рассказал о визите Бежана и о своём путешествии к юртам Тауровым.

 Хороший однако этот парень, твой друг Бежан, – отметил Фёдор. – Не боится своего начальства.

 – К тому же он не из СССР, а из Персии, – добавил я. – Казалось бы, какое ему дело до наших проблем? Ну так что же будем делать?

 – Сейчас кушать и отдыхать. А завтра чуть свет поедете к Лисаку Павловичу, надо его предупредить. Через пару недель начнутся морозы и тогда может быть поздно, – сказал Ярцемов старший.

 Рано утром, наскоро поев и собравшись, мы с Петей завели лодочные моторы и, махнув рукой на прощание провожавшему нас Фёдору, отправились по протоке к Югану. Наконец то, на душе стало спокойнее.

  «Лёд тронулся, – думал я. – Всё таки достучался! Ну что, товарищ Грязин? Будет у тебя теперь дырка от бублика!»

 Через несколько минут мы были уже на Югане, а ещё через полчаса свернули в устье какой-то небольшой речушки. Прошло немного времени, и за поворотом речки показался одинокий домик. Когда мы подъехали к берегу нас встретил его хозяин. Высокий, сухопарый, средних лет хант с европеоидными чертами лица и серыми глазами.

  «Этот тоже похож на русского, – отметил я про себя. – Монголоидности в нём меньше, чем в чуваше или сибирском татарине».

 – Добро пожаловать! – послышался баритон хозяина домика. – С чем приехали? – протянул он мне руку. – Неужто стряслось что то?

 – Стряслось! – прикалывая свою лодку к берегу, посмотрел на него Петя. – Вот он, Георгий, всё расскажет, – показал парень на меня.

 – Ну так здравствуй, Георгий! – пожал мою руку хранитель Юган Ики. – Вот ты какой, оказывается?

 В словах Лисака Павловича чувствовалось, что он обо мне давно знает.

 – Ну так что же, пойдёмте в дом, там и поговорим.

 Когда мы вошли в домик, то от удивления я остолбенел: до самого потолка он был завален стеллажами с книгами и подшивками старых газет!

 – Ничего себе! – вырвалось у меня. – Да тут целая библиотека!

 – А чему ты удивляешься? – усаживаясь за стол, сказал Петя. – Мы хоть и ханты, но читать, тоже горазды. Особенно наш Лисак Павлович.

 – Но книг у вас я не видел? – припомнил я.

 – Они у нас в особом лабазе. И старых газет тоже хватает. Отец любит их перечитывать.

 Осматривая открывшееся передо мной книжное богатство, я услышал голос хозяина.

 – Давай ка за стол, Георгий, сначала я вас накормлю, а потом расскажете, с чем приехали.

 – Мы недавно из за стола, – повернулся я к нему. – Поедим потом, лучше давайте сразу к делу.

 – А к делу, так к делу, – показал он мне жестом на скамейку.

 Усевшись напротив, я подробно рассказал хранителю капища Юган Ики о том, что услышал от Бежана.

 – Вот оно что? – помрачнел Лисак Павлович. – Кто-то из наших пьяниц проболтался. Ну что же – спасибо! – сказал он вставая. – Надо ехать ребята, и срочно. Через полмесяца придут сильные холода. Будем торопиться. Вот что, Петя, – обратился хранитель к своему племяннику, – оставайтесь ка вы у меня хозяевами. Через три дня я приду. В лабазе найдёте и крупы, и муку. Хлеба не хватит – кор за домом. Натопите, испечёте лепёшек.

 – У нас в лодке стрелянные глухари, не беспокойтесь, с голоду не умрём, – сказал я собравшемуся в поездку хозяину.

 – Вот и хорошо! Тогда до встречи через три дня.

 С этими словами Каюков, накинув на себя оленью куртку, направился к своей лодке. Через несколько минут с речушки раздался удаляющийся гул мотора.

 – Он что, всё время здесь живёт? – спросил я Петра. – Ни собак, ни ружья…

 – Вот видишь, – показал парень на стоящий между книжными стеллажами обклеенный берестой тяжёлый охотничий лук. – И стрел у моего дядьки с полсотни! А знаешь, как он из него стреляет? Так, как я из винтовки! А живёт он не здесь. Семья у него в Каюковых, есть домик и у нас. Тут он уединяется, чтобы почитать. И подумать о жизни…

  «Молодец! – решил я про себя. – Одновременно везде и нигде!»

 – Он что, ещё и шаман? – спросил я Петра прямо.

 – Среди всех Салымских и Юганских шаманов Лисак Павлович самый сильный шаман! Он может вылечить любую болезнь, способен предсказать даже погоду! Синоптики врут, а моего дядьку духи не обманывают. Иногда по рации о погоде его запрашивает Сургут… И ни разу не было такого, чтобы он ошибся! – сказал молодой Ярцемов с гордостью. – Знаешь, кто к тебе послал парней из юрт Каюковых, чтобы ты перезахоронил гробы с остатками людей «аус ях»? Мой дядька! Он в людях, как видишь, тоже не ошибается!

 Сказанное хантом в моём сознании всё поставило на место.

  «Вот оказывается, кто из хантов меня понял? Кого я хотел встретить! И вот встреча состоялась».

 – Ну ты меня и удивил! – посмотрел я на Петра. – Оказывается, вы меня давно знаете? Только я с вами не был знаком.

 – Мы тебя с отцом и встретили на Югане, чтобы ты рассказал всё как есть. Это наше правило: за язык никого не тянуть. Нам передали, что у тебя к Лисаку Павловичу есть дело. Но какое, ты должен рассказать сам.

 – А как вы вообще на меня вышли? Почему мною твой дядька стал интересоваться? – задал я новый вопрос ханту.

 – Всё просто, – засмеялся Петя. – Ты обратил на себя внимание тем, что стал у угутских хантов записывать наши сказки. Как правило, русские хантами интересуются только как поставщиками дармовой пушнины. Тебя же интересовали наши легенды и предания. Про пушнину ты не спрашивал.

 – Что тут такого? – не понял я.

 – А то, что мы догадались, что тебя интересует наша история и культура. Значит, ты друг хантам. Вот я даже свою сестру тебе в жёны предложил.

 – Но ведь это наверняка не твоя идея? – улыбнулся я.

 – И моя, и не моя, – сконфузился Петя. – Первым высказал её Лисак Павлович, а мы с отцом поддержали. Ты видел мою мать? Красивая, правда?!

 – Очень! – согласился я.

 – Лизка ещё красивее! Но самое главное, не это. Она у нас умная! Намного умнее меня. Когда увидишь, поймёшь. Теперь понял?

 – Понял, что даже женить меня хотите! Причём без моего согласия, – вздохнул я.

 – Это твоё дело, – начал объяснять Петя. – Мы заботимся не о Лизе. Она и без тебя счастливой будет. Просто у тебя такие жизненные установки, что ты можешь остаться в жизни одиноким.

 – Это какие же у меня жизненные установки? – удивился я.

 – Деньги и вещи тебя мало интересуют. Так?

 – Предположим, – согласился я.

 – Тебя волнуют культурные ценности и прошлое народов Сибири. Вот ты меня про кочевую дорогу эвенков недавно спрашивал, что уводит на Камень? Кому нибудь, кроме тебя, это надо? – посмотрел на меня молодой хант.

 – Право не знаю? – растерялся я.

 – Вот видишь! То, чем ты живёшь, русским девкам не интересно. Им подавай квартиру в городе, «Волгу» в гараже и денег побольше! Так? На другое они не согласны. С тобой в лес комаров кормить ни одна из них не пойдёт. Зимой тем более. Разве я не прав?

 – Прав, наверное, – пожал я плечами.

 – А Лизка за тобой может пойти хоть в Нижний мир! Такие у нас женщины. Они не умеют предавать. И всё, чем ты живёшь, ей тоже будет интересно. Знаешь, сколько она читает? Её ведь Лисак Павлович воспитывал…

 – Всё, уговорил. Согласен! Если она такая, как ты говоришь, я «за»! Годиков через четыре пять… Только с условием, если она меня полюбит….

 – Она тебя считай, что уже полюбила! – выпалил не задумываясь Петька.

 – Как так? Ты что несёшь? Это парень, уже слишком! – обозлился я.

 – Когда ты рубил сруб своего дома рядом со взлётным полем. Это было в конце мая, помнишь, к тебе подходила молоденькая девчонка?

 То, что припомнил Петя, я забыть, естественно, не мог. То было как сон: по взлётному полю шла молоденькая девчонка подросток. На ней было жёлтое коротенькое платьице, ветер то и дело подымал его подол, оголяя необыкновенно красивые, стройные ноги.

  «Уже не девочка, но ещё не девушка, но до чего же красива!» – думал я, посматривая в её сторону.

 Когда она подошла поближе, я разглядел её иконописное лицо. Большие чуть раскосые зелёные глаза! Красивые малиновые губы!

  «Наверное, это воплощение самой Сорни Най! – думал я про себя. – Разгуливает себе в одиночестве по взлётному полю и не знает, что от её совершенства и красоты у меня голова кружится».

 – Постой! – прервал я Петю. – Я помню ту девчонку, что подошла ко мне на срубе. Но ведь она была русской! У неё же рост почти как у тебя. Да и волосы светлее.

 – Это была моя сестра, – засмеялся Пётр. – Она специально ходила взглянуть на странного русского. И ты ей очень понравился!

 – «Вот тебе и Сорни Эква! Всё вокруг меня и я ничего не знаю?»

 – Только теперь до меня дошло, почему я больше ни разу эту молоденькую девушку в Угуте не видел.

 – Лизка в конце мая из Сургута домой ехала, ей рассказали про русского ненормального, который в одиночку дом решил построить. И про то, как ты интересуешься нашими преданиями. Вот она и решила взглянуть на угутскую достопримечательность. Ну и как она тебе?

 – Я думал, что это сама Сорни Най, – признался я.

 – А мы её промеж себя так и зовём! – рассмеялся молодой хант.

 – Я вот что не пойму, Петя, почему ваши Ярцемовские ханты так внешне отличаются от всех остальных? Вас ведь от нас, русских, не отличишь. Тебя, например, или твою сестру?

 – Об этом надо спрашивать моего дядьку, он знает многое о родах северного народа. Я же могу сказать только то, что слышал. Есть легенда, Гера, которую не любят ханты рассказывать. Она повествует о том, что основная часть нашего народа, когда-то очень давно, пришла на север из южных степей.

 – А почему ханты не любят эту легенду? – поинтересовался я.

 – Потому, что в ней говорится, что место, куда они пришли, уже было занято. Здесь жили люди «аус ях» или железные богатыри. Они сюда пришли с далёкого севера. И предки хантов, несмотря на то, что их было больше, вынуждены были им подчиниться.

 – А почему «аус ях» вы называете железными? – задал я новый вопрос.

 – Легенда гласит, что они надевали на себя чешуйчатые, как у рыб панцири, которые пробить ничем было невозможно. Мы, Ярцемовские ханты Большого Югана, ещё часть Каюковских и являемся потомками железных «аус ях». И мы до сих пор не смешиваемся с другими родами. Своих дочерей ни за Малоюганских, ни за Тайлаковских, ни за Тауровских не отдаём. И не берём от них себе в жёны.

 – Как же вы тогда живёте? – невольно вырвалось у меня. – Так ведь можно и совсем выродиться?

 – Не выродимся! – уверенно сказал Петя. – Такие же как мы живут на Большом Салыме. Правда они давно родственники. Но всё равно. А моя мать вообще с Колик Ёгана, что на Вахе. Там точно полным полно потомков «аус ях».

 Всё, что говорил Петя, в точности совпадало с теми данными, с которыми меня познакомили московские учёные.

  «Так вот почему антропологически ханты далеко не однородны? – подумал я. – Потомки родов, пришедших с севера, не хотят смешиваться с потомками родов пришедших с юга».

 – Мы, как бы считаемся в среде хантов их правящей верхушкой. Из нашей среды выходили самые сильные шаманы, а в прошлом и вожди племён.

  «И сейчас то же самое», – подумал я про себя.

 – Твой отец, Петя, выполняет функции племенного вождя, и ты это хорошо знаешь, а дядя – самый сильный на Югане шаман – хранитель мужа Сорни Най, духа Югана.

 – Мы, как потомки людей, пришедших с севера, – продолжил свой рассказ молодой Ярцемов. – Считаем, что по крови являемся родственниками вам, русским. Наши шаманы когда-то говорили, что у нас с вами были общие предки. Мы и дома строим такие же как вы, большие и тёплые, и оленей разводим, и пасти их не ленимся. Ты ведь заметил, что из хантов мы самые богатые?

 – Заметил! – кивнул я головой. – Ладно, Петя, спасибо за твой рассказ, когда приедет Лисак Павлович, я его попрошу что нибудь мне рассказать о северных родах, а сейчас можно мне посмотреть некоторые книги? – прервал я его.

 – Конечно! – согласился молодой Ярцемов.

 Когда я подошёл к стеллажу, меня поразило то, что много книг было дореволюционных изданий.

  «Откуда он их взял? – ломал я голову. – Может из сургутских библиотек? Или даже из самого Тобольска?»

 На глаза попала «Божественная комедия» Данте. Рядом стояла XIX века Библия. Я открыл обе книги и увидел, что иллюстрированы они великим итальянским графиком Дорэ.

  «Ну и Лисак Павлович! У него здесь такое собрание, – оглядел я другие книги, – какого в наше время нет ни в одной библиотеке! Разве что где нибудь в Москве, куда пускают только по пропускам».

 Пока я изучал библиотеку, Петя занимался хозяйством. Он распотрошил одного глухаря и растопил на улице кор.

 – Будем готовить глухаря по хантейски в клюкве, – сообщил он мне радостно.

 Но меня радовал не глухарь, а знакомство с некоторыми книгами, о которых раньше я только слышал.

 Незаметно один за другим пролетели три дня. В душе я верил, что погода особо не должна измениться, но всё равно боялся.

  «А вдруг прогноз окажется не враньём? Что тогда? Скуёт реку, а потом и Юган. Как мне добраться до посёлка?» – размышлял я.

 Иногда хотелось, не дожидаясь шамана, сесть в свою «Казанку» и отправиться в Угут. Там непочатый край работы! Брошенный дом… А потом я собирался посетить юрты Кинямины и напроситься с Николаем на охоту. В мыслях была история с призраками. Надо было как-то её решить. Тем более, что после знакомства с Ярцемовскими хантами в голове многое стало на место. Появилась какая никакая, но система. По крайней мере, я знал, куда делась часть людей белой расы, которая пришла в таёжную зону Западной Сибири с севера.

 Но, как и говорил хранитель главного капища, к концу третьего дня раздался со стороны реки гул его лодочного мотора.

 – Дядька едет! – радостно кивнул молодой Ярцемов.

 И мы оба пошли встречать прибывшего.

 – Всё нормально, мы успели, перенесли кумир в другое место. Об этом знают только три человека, включая и меня, – окинул нас взглядом шаман. – А теперь давайте в дом, надо попить чаю.

 После ужина и крепкого чая Лисак Павлович подозвал к себе своего племянника и велел ему подготовить на ярке у речки костёр.

 – У меня разговор с Георгием, – посмотрел он на него строго, – до утра. Поэтому дров привези на лодке и побольше, – наказал он ему.

 Я хотел было помочь Пете, но Лисак Павлович меня остановил.

 – Не ходи, я его отослал, чтобы поговорить с тобою о делах. Так и есть, хотели ограбить! Им мало своих бешенных заработков. Решили продать в музей и наше капище. Но прежде всего чёрных соболей с кумира – и не в музей.

 – А, правда, что их на саке тысяча? – спросил я.

 – Нет, конечно, всего триста! Но дело не в них, не в соболях, а в людской жадности и подлости.

 – До чего же есть люди ненасытные! На мой взгляд, психически больные.

 – Я с тобою согласен! – кивнул головой хранитель духа. – Но о них не будем, они понесут своё наказание и скоро. Как тебе мои книги? – спросил меня шаман, переводя разговор на другую тему.

 – До сих пор не могу поверить, что я их видел и кое что из них читал, – сказал я.

 – Значит, понравились! Это хорошо, – посмотрел он на меня. – А теперь, вот что, Гера, ты конечно прости, что я поинтересовался событиями твоего будущего. Подтолкнула интуиция: я давно чувствую над твоей головой беду. Не знаю, как это выразить, но ты в серьёзной опасности. И враг твой намного сильнее меня!

 – Что это ещё за враг? – искренне удивился я.

 – Дух давным давно умершего шамана народа «аус ях». Железных людей, которые здесь когда-то жили до прихода хантов.

 – Чьими потомками вы Ярцемовы являетесь? – спросил я Лисака Павловича.

 – Значит кое что Петька тебе поведал, – улыбнулся хранитель духа. – Это хорошо, мне меньше придётся тебе объяснять. Да, мы потомки того народа. В нас, правда, много ещё и угорской крови. Как ты понимаешь, чистота относительная. Но дело не в нас, а в тебе. Объясни, как тебя угораздило навлечь на себя гнев мёртвого? Это ведь надо умудриться! С таким явлением в своей жизни я ещё не встречался. Смерть за тобой ходит по пятам. Годами ходит, но себя никак не проявляет?! Такого я тоже не понимаю! Может от того, что ты обладаешь силой? Рядом с тобой проявляет себя дух какого-то медведя… И сила человека… С медведем мне всё ясно, тебе помог с оберегом шаман.

 – Эвенкийская шаманка, – поправил я.

 – Но сила человека, прямо скажу тебе, нечеловеческая! Не будь её, ты у нас здесь в угутских лесах давно бы погиб… Причём раньше такой враждебности относительно тебя не было. Всё началось с твоего приезда в Угут? Ты мне можешь объяснить, что происходит?

 – Пожалуй, что могу, – вздохнул я. – Только боюсь навлечь на вас беду. Ту самую, в какой я нахожусь сейчас сам.

 – Ничего, переживу! – ответил Лисак Павлович. – Давай рассказывай.

 Помолчав немного, я поведал ему всё, что услышал от старого фельдшера. Во время моего рассказа Лисак Павлович кивал головой и одни раз даже закрыл глаза. Когда я закончил, воцарилось долгое молчание.

 – Вот теперь вы знаете всё, – сказал я.

 – А что это за человек? С таким духовным потенциалом людей просто не может быть?! – посмотрел шаман на меня вопросительно.

 – Это не моя тайна, поэтому простите, поведать её я вам не могу.

 – И не надо. Важно, что сила его с тобою присутствует. Это главное, – сказал Лисак Павлович. – Ты, я надеюсь, Коле Кинямину ничего про маячку не сказывал? – спросил он меня, вспомнив о моих намерениях.

 – Нет, конечно! Это он мне про неё больше рассказывал.

 – Вот и хорошо! А теперь слушай, что я тебе скажу: всё, что поведал тебе фельдшер из Нарыма, правда, Гера. И зря, что ты до конца в его рассказ не поверил. Может поэтому и живой остался. Шаманское прикрытие тебя бы не спасло, – взглянул он на висящий на моей шее медвежий клык. – Тебя прикрывает сила того, о ком ты предпочитаешь молчать. Откуда он взялся и как ты с ним познакомился, меня не касается. Не будь его, тебя бы уже не было. Но запомни, сила мёртвого сложена из множества, а тебя прикрывает один.

 – К тому же, он тоже погиб, – сказал я со вздохом.

 – Погиб? Я не вижу его мёртвым. Ну да ладно, считай, что погиб! Я вот к чему: похоже, ты не посвятил этого человека в то, о чём только что мне поведал. Иначе всё могло сложиться не так. И помощь тебе не нужна была бы. У него сработала интуиция, что ты можешь оказаться в опасности. И он тебя на всякий случай прикрыл. Но сейчас этого мало. Почему ты не рассказал ему про то, что услышал от фельдшера?

 – Потому, что не поверил ему. Посчитал, что нападение медведя на него было случайным.

 – Запомни, случайностей в жизни не бывает. Везде присутствует скрытая закономерность. Просто сложно её уловить, – поднялся из за стола Лисак Павлович. – Пойдём на улицу, нам сейчас нужен огонь. Огонь всегда защита от тёмных. Поэтому, все серьёзные разговоры должны вестись у огня.

 Мы вышли из домика и направились к речке. На яру недалеко от воды нас ждал разгорающийся костёр.

 – Ты, Петя, ступай домой и ложись спать, – посмотрел на своего племянника хранитель духа. – А ты, Георгий, садись и слушай.

 – Можно мне один вопрос? – обратился я к шаману.

 – Конечно! – кивнул он.

 – В чём заключается защита, о которой вы только что говорили?

 – Во первых, – обратился ко мне Лисак Павлович. – На «вы» не стоит! Мы должны стать с тобой единым целым – так надо. И, во вторых, «вы» всегда притягивает к себе силу тёмных. А защита заключается в том, что дух мёртвого о тебе знает, но не может тебя точно вычислить. Ты из его, если можно так сказать, поля зрения исчез. До прикрытия он тебя видел и чувствовал, но ты тогда был не опасен. Сейчас твои намерения изменились, и он это знает, но найти тебя стало чрезвычайно трудно.

 – Он живёт в сознании медведя, это дух? – задал я ещё один вопрос.

 – Отнюдь нет. Его место в потустороннем мире. Но он может в любой момент вселиться в нужного медведя. В того, который ближе к тебе. И таким образом материализоваться. Беда в том, что ты, поиском кургана с идолами сам себя ему откроешь. Идолы, которых на самом деле надо уничтожить, являются для тебя приманкой. Тут-то дух мёртвого тебя и накроет.

 – Что же мне делать? С одной стороны надо, а с другой – нельзя, – спросил я его.

 – Есть выход, но мне придётся пообщаться с духом реки. Если Юган Ики придёт к тебе на помощь, всё решится.

 – А если он откажется мне помочь? – спросил я шамана.

 – Не должен, – подумав, сказал Лисак Павлович. – Ты показал себя как друг. В том, что получишь от него поддержку, я уверен. Главное, не суетись. Приедешь в Угут, ни на какую охоту не ходи. Вообще в тайгу ни шагу! Понял?

 Я молча кивнул.

 – Займись работой. Приводи в порядок свой дом, читай книги и жди меня. Я приеду к тебе в середине марта. В Угуте купишь женский платок. Запомни: на чёрном фоне должны быть красные цветы. Наш платок, который любят носить хантейские женщины. Когда приеду, этот платок должен быть у тебя под рукой. Чтобы не искал. Появлюсь я в четыре утра. И ещё: твой «Буран» должен быть заправлен, на нарте закрепишь канистру с бензином для дозаправки. Литров двадцать хватит. В Угуте никто не должен знать, что я приеду. Появлюсь ночью, в темноте вместе и уедем. Вернёшься назад один. Всё понял? – спросил меня хранитель духа.

 – Всё, – кивнул я головой.

 – А теперь я тебе расскажу одно старинное хантейское предание. Его знают только некоторые шаманы. В основном, потомки северных родов, – пошевелил палкой горящий костёр Лисак Павлович.

 – Случилось это очень давно, – начал хранитель своё повествование. – Как говорит легенда, несколько десятков тысяч лет назад. Тогда, когда здесь в Сибири леса росли только вдоль рек, а все остальные просторы занимали широкие холодные степи. Моховых болот тогда не было. Везде росли одни только травы и мелкий кустарник. На тех пастбищах паслись табуны диких лошадей, бизонов, туров, огромных оленей и мамонтов.

  «Это уже не легенда, – подумал я про себя. – А научный экскурс во времена плейстоцена».

 – Людей на этой земле, – показал вокруг себя рукой рассказчик, было очень мало. В основном здесь обитали лохматые мангики и «тунгу».

 – Мангики, я знаю, кто такие, а что из себя представляют «тунгу»?

 – То же лохматые, но небольшого роста. Их сейчас очень мало. И живут они в наше время, в основном, в горах. За Енисеем на плато Путорана и далее на восток. Знаешь, кто такие неандертальцы?

 – Конечно! – удивился я вопросу.

 – Скорее всего, это и есть «тунгу». И вот однажды далеко на севере, – продолжил свой рассказ Лисак Павлович, – разгневанный Номи Торум сумел разжечь небо. Зачем он это сделал, никто толком не знает. Но есть одно полузабытое предание, в котором говорится, что божество сильно обиделось на переселившихся на Землю с одной из звёзд небесного Лося** людей. Те люди далёкого прошлого поставили свои юрты под Полярной звездой. Вот над их жилищами и стало гореть небо. Несколько лет пылали северные небеса. Сколько ни пытались люди далёкого прошлого их погасить, так у них ничего и не получилось. Тогда часть из них ушла под землю. А другая стала переселяться на юг, на суровые и холодные просторы Сибири. Но земли эти были уже заняты: дикие злобные «мангики» и низкорослые, но очень сильные «тунгу», встретили переселенцев враждебно. Началась долгая и упорная война. В этой тысячелетней войне победили люди «далёкого прошлого». Они были сильнее своих противников вооружением и организованностью. И вот, пришельцы дошли до далёких южных гор. Вся Сибирь теперь стала их краем – новой родиной. Лохматые же люди вынуждены были уйти в горы, в пустыни и под землю. Они и сейчас там живут и редко попадаются на глаза. Шли тысячи лет, «люди далёкого прошлого» научились разводить лосей и оленей, они приручили лошадей и даже мамонтов. На всей Земле был тогда один язык. Тот язык, который их предки принесли с собой с одной из звёзд. Тебе известно, Гера, какой на Земле язык самый древний? – прервал хантейский шаман свой рассказ.

 – Говорят, что древнееврейский, во всяком случае, так утверждают сионисты, – засмеялся я.

 – Зачем ты мне про психически больных напоминаешь? Говори, знаешь или нет?

 – Наверное, санскрит? Так доказывает наука.

 – Санскрит мёртвый язык, он не в счёт. К тому же, от какого языка он происходит?

 – От древнерусского, – сдался я. – Из него и вышел санскрит и древнеиранский и языки европейские.

 – Хитрец же ты! Меня провести захотел? Только тот является настоящим шаманом, который владеет серьёзным знанием. Тогда он способен понимать духов. Духи очень мудры. Чтобы с ними общаться, надо многое знать, – прочёл мне короткую лекцию Лисак Павлович. – Теперь ты понимаешь, о каком языке идёт речь?

 – Понимаю, – сконфузился я. – Прости Лисак Павлович, больше так шутить не буду.

 – Это была не шутка, а проверка, ну да ладно – слушай дальше. Многие тысячи лет на земле между родами «людей далёкого прошлого» царил мир. Был один язык, одна культура. И всего тогда хватало: и рыбы, и мяса. А людей на Земле было немного. Счастливо жили среди равнин и гор Сибири «люди далёкого прошлого».

 – Наши с тобой предки! – от радости мне захотелось запеть.

 А он продолжал:

 – На берегах рек они строили свои города, по водоразделам прокладывались кочевые дороги. О дорогах ты уже слышал. Умели «люди далёкого прошлого» делать отличные большие лодки и корабли. На них они пускались в дорогу не только по рекам, но и по далёкому северному морю. Впоследствии, через много лет такие лодки научили они строить хантов – «хетагур», бывших степняков скотоводов. Но чем богаче и счастливее жили на землях Сибири «люди далёкого прошлого», тем больше злился на них Номи Торум. И решил он однажды посеять вражду между дружественными родами. Для этого вызвал к себе Торум своих верных слуг: Лебедя, Гуся, Медведя и Орла, и велел им отправиться на Землю к «людям далёкого прошлого». Каждый из слуг наставников должен был научить счастливых обитателей Сибири своему языку и своим обычаям. Чтобы забыли «люди далёкого прошлого» свой родной язык и свою культуру. Когда такое произойдёт, то по замыслу Номи Торума, они, эти обманутые, должны начать между собой непримиримую вражду.

 – Постой! – остановил я рассказ ханта. – Легенда – не в бровь, а в глаз! В ней показана древняя сатанинская технология разделения. Интересно, какое подлинное имя у вашего Номи Торума?

 – У тебя на плечах голова есть? Вот и думай! – разглядывая огонь, сказал шаман. – А моё дело тебе передать то, что ты обязан знать.

 – И что же дальше? – поинтересовался я.

 – Древняя легенда гласит, что посланный Торумом Гусь сел на озеро в тундре, Лебедь опустился на одну из пустынных рек, Медведь очутился в кедраче у озера, а Орёл сел на скалу в далёких южных горах. С великой радостью встретили посланников Торума «люди далёкого прошлого». В честь их на высоких ярах и на священных местах загорелись костры, люди дарили гостям дорогие подарки, пели им песни и водили вокруг них хороводы. Видя такое дело, посланники божества отказались выполнить его приказ. Вместо того, чтобы учить людей ненавидеть друг друга, они рассказали им о замысле Торума и просили их не следовать его советам. Ещё учили посланцы бога «людей далёкого прошлого» чувствовать приближение зла и не верить лживым словам. Говорили, что скоро грядёт эпоха разделения. И чтобы люди были к ней готовы. Видя, что все его планы порушены, страшно разгневался Номи Торум на своих посланников. Ужасным громом разродился он с небес, созывая к себе своих неверных слуг. Но не послушали небесное божество Гусь, Лебедь, Медведь и Орёл. Не захотели они возвращаться к злому своему хозяину. И тогда, придя в ярость, сорвал Номи Торум с неба самую большую пылающую звезду и бросил её на людей и на своих непокорных слуг. С рёвом понеслась к Земле горящая звезда. От её нестерпимого жара загорелись леса и закипели реки. В ужасе бросились «люди далёкого прошлого» к своим Друзьям и пришельцам с неба, прося их о помощи. И тогда подняли навстречу падающей звезде свои богатырские луки слуги Торума и одну за другой пустили свои стрелы. Четыре стрелы вонзились в падающую смерть. И распалась горящая звезда на множество мелких осколков. Обрушились они огненным дождём на истерзанную Землю. И погасли на её равнинах, в реках и озёрах. Видя, что ничего не произошло ни с людьми, ни со слугами, ещё пуще рассвирепел Номи Торум, захотел он обрушить на Землю… Луну. Сорвал он её с небосвода и замахнулся, чтобы бросить – пошли тогда на Земле великие волны, стали они топить и заливать сушу. Зашаталась Земля под напором воды, затряслась как раненое животное. Но не дали бывшие слуги Торума бросить Луну на Землю разгневанному богу. Обратились они к Светилу за помощью. Попросили они Солнце вступиться за род Людской. И услышало оно их просьбу. Вонзило Светило свои светлые лучи копья в разбушевавшегося Торума. И пустился он прочь от Земли на край звёздного урмана. Луну же поставило Солнышко на старое место. Схлынули воды с пустынной Земли опять в океан. Но немного уцелело от рода человеческого. Много погибло людей в волнах потопа. Но благодаря своим друзьям и заступникам, большая часть «людей далёкого прошлого» выжила. Эти люди впоследствии и двинулись на юг подальше от выжженной земли, поближе к спасительному Солнцу. А на их место пришли племена с юга, – закончил свой рассказ Лисак Павлович.

 – Ты не шаман, – посмотрел я на ханта. – А настоящий друид. В том, что ты сейчас мне поведал, имею в виду миф, скрыта гигантская информация.

 – Интересно, какая? – улыбнулся Лисак Павлович.

 – В предании сказано о приходе «людей далёкого прошлого» из космоса. С одной из звёзд созвездия Большая Медведица, – начал перечислять я. – Говорится, что они поселились под Полярной Звездой на севере. Потом – этот Номи Торум. Похоже, его именем назван древний эгрегор смерти. То же самое, что современный иудо исламо христианский.

 После моих последних слов Лисак Павлович заёрзал на своём месте.

 – Где, интересно, ты такие глубины постиг? – невольно вырвалось у него.

 – Места знать надо! – улыбнулся я. – Идём дальше: этот убийца эгрегор организовал первую великую войну. Над Орианой Гипербореей горело небо. В мифе ничего об этом нет, но также небо горело и над Атлантикой. Там располагалась тогда древняя доплатоновская Атлантида, соперница Северной цивилизации. Война заставила ориан переселиться на Большую землю. В мифе они названы «людьми далёкого прошлого». Переселенцы вытеснили с севера Евразии архантролов, создали своеобразную цивилизацию, очевидно, каменного века. Собственно, они и есть, так называемые, кроманьонцы. Но потом эгрегор смерти опять заработал. Кто такие его посланцы: эти Гусь, Лебедь, Медведь и Орёл? В их названиях что-то зашифровано? Может быть ты, как друид, знаешь? – спросил я Лисака Павловича.

 – Честно слово, не знаю. Это стоит выше моего понимания. Ясно одно – посланцы тёмной стороны, но почему-то принявшие светлую сторону.

 – Будем считать, что агенты оппонентов, – сказал я.

 – Из Атлантиды?

 – Скорее всего так. Их отступничество и погубило в конечном счёте тёмный эгрегор. Может быть светлыми с самого начала так было задумано, – размышлял я. – Вместо курса на разложение и конфронтацию, они взяли курс на созидание. А потом не захотели вернуться. Этим вот поступком и была спровоцирована вторая война, та, которая погубила к этому времени и платоновскую Атлантиду, и Ориану Гиперборею. В мифе прямо указывается на применение против Сибирской Руси Космического оружия. Возможно астероид развалился от удара об атмосферу. Но если вспомнить богатырские стрелы, то получается, что от удара какого-то сверхмощного оружия. Может и от атомных ракет, запущенных с территории Сибири.

 От моих слов у Лисака Павловича загорелись глаза.

 – Молодец, мыслишь в корень. Я тоже так думаю.

 – А вот с Луной неясно, – задумался я. – Может основная борьба между империями началась на ней, и наш естественный спутник стал менять свою орбиту? Из за этого и начался Всемирный потоп? А может начало работать сейсмическое оружие? Поэтому океаны начали заливать сушу, а Луна сместилась со своего места. Это пока трудно объясняется, – вздохнул я.

 – А роль Солнца? – спросил шаман.

 – Наверняка, это объяснить можно, – подумав, сказал я. – Здесь показали оккультный поединок между эгрегором смерти и эгрегором жизни. Солнце победило осатаневшего Номи Торума и он сбежал на край Вселенной.

 – Чтобы потом снова вернуться? – спросил Лисак Павлович.

 – Разгромленный эгрегор уже не вернулся. Если и вернулась, то незначительная его часть. Чтобы здесь, на Земле, обрасти новой силой. Его ведь заново создавали! Тысячи лет над ним трудилось тёмное Жречество. Ты ведь это знаешь, не хуже меня, – обратился я к шаману.

 – Да, знаю, – бесстрастно ответил он. – И сейчас его всё ещё укрепляют. Он их надежда, та сила, от которой «они» получают свои злыдни – имею в виду материальные блага.

 Шаман на несколько секунд замолчал.

 – Скажи мне, Лисак Павлович, миф, что ты мне сейчас рассказал, ведь не хантейский? – спросил я его. – Его составили для будущих поколений те самые «люди далёкого прошлого», так?

 – Так, – ответил хантейский друид. – Предание это на самом деле не хантейское. Оно досталось хантам по наследству. А подлинные его хозяева те, кого ханты называют людьми «аус ях», или верховскими богатырями. Потому что со временем они ушли в верховья рек. И оттуда в эти края, на свою древнюю родину, приходили брать дань.

 – У тех, кого когда-то пустили?

 – Да, у тех кого пустили когда-то на север Сибири, – кивнул головой шаман. – О похождениях верховских богатырей я могу тебе рассказывать предания неделями. Тебе их не переслушать. О них знают и наши соседи ненцы и томские селькупы. Всем от них досталось. Пока не пришли в Сибирь из за Камня русские Московиты.

 – А на каком языке говорили верховские богатыри? – спросил я Лисака Павловича.

 – На сибирском диалекте древнерусского. Кроме того, они знали ещё и язык татар и наш язык. Лабазы верховских и сейчас можно найти в тайге.

 – Мне приходилось, – улыбнулся я.

 – Мне вот что тебе хочется поведать, – следя за подымающимися в ночное небо искрами, сказал хантейский друид. – Та земля, откуда пришли в Сибирь «люди далёкого прошлого», сразу не опустела. Это в легенде говорится о том, что часть её населения ушла под землю, а другая переселилась на юг. На самом деле, были и те, которые остались. Они смогли защитить себя от небесного огня и ужасных волн потопа. Прошло немало времени, прежде чем те люди покинули свою прародину. Отступить на юг их вынудило начавшееся наводнение. Предания рода Ворона начинаются с того, что беда пришла из глубины моря. Вода начала своё наступление на землю звёздных людей после Великого похолодания. Сначала под воду стали уходить равнины, потом пришла очередь и холмов. Погружались в пучину города и селения.

 – Неужели в предании рода Ворона, так прямо говорится о городах? – усомнился я.

 – Говорится, Гера, говорится, – спокойно, без раздражения, сказал Дрсак Павлович. – В легенде о наступлении Великой воды сказано и другое: о том времени, когда люди не жили ни племенами, ни родами. И даже больше – о древней звёздной эпохе, когда люди умели летать до звёзд.

 – Вот бы услышать этот цикл преданий! – посмотрел я вопросительно на шамана.

 – И услышишь, но всему своё время. Его же у тебя сейчас нет. А пока я попробую передать главное, чтобы ты знал, кого тебе надо найти, чтобы постичь прошлое. Без знания прошлого человек слеп. Только на нём можно построить будущее. Зачем нужно заново изобретать то, что люди когда-то хорошо знали? Однако, изобретают, потому что не знают прошлого… Этот вот англичанин Дарвин придумал, что человек произошёл от обезьяны. Даже «мангики» и «тунгу» не являются потомками обезьян. Скорее наоборот – от них появились современные шимпанзе и гориллы. Брошенный камень всегда катится с горы вниз, а не наоборот. Так и человеческий род. Если его не вести, не тратить на это силы, он своим внутренним покатится подобно камню вниз. А так как внутреннее всегда связано с внешним, то со временем обрастёт Шерстью. Потому людям и не дают истинного знания о прошедшем, чтобы мы на примере обезьян не знали, что нас ждёт.

 – Ты считаешь, что человечество уже «отпущено», что духовный вектор силами тьмы уничтожен? – спросил я хантейского друида.

 – Безусловно, Гера. Незаметно для людей произошла полная переориентация Сознания. Для большинства накопление материального стало в жизни главным. О духовном пути люди забыли. Животные, как ты знаешь, тоже заботятся только о том, чтобы поесть, и чтобы гнездо было потеплее. Так что камень брошен. И он катится вниз. Но давай, вернёмся к моему рассказу.

 Сравнение инволюции современного социума с катящимся под горку камнем, которое привел в своём рассуждении шаман, удивило.

  «До чего же точно подметил! – подумал я. – И над теорией Дарвина посмеялся. По его представлению, древние расы людей породили на Земле обезьян… Вот, что значит эзотерическое знание! А наши именитые академики? Шаманы понимают суть жизни, а они нет… До них никак не доходит!»

 А между тем Лисак Павлович продолжал:

 – Видя, что родная земля медленно и неуклонно опускается под воду, люди приняли решение её покинуть. Но это явилось для них самым тяжёлым испытанием. Дело в том, что от низких температур вода, наступающая на сушу очень скоро превратилась в лёд. Со временем, надвигающаяся со стороны океана ледяная стена становилась всё выше и грознее. Теперь уже главной бедой была не вода, а ледяная ловушка, стены которой наползали на сушу со всех сторон. И людям, чтобы покинуть гибнущий континент, надо было преодолеть эти чудовищные ледяные преграды. Вот почему после первого великого исхода, когда были заселены все земли, – рассказчик жестом показал в сторону леса. – На пустынные дикие берега Оби, Енисея и других рек, а также на Урал Камень стали проникать не тысячи и даже не сотни, а горстки измученных стужей и голодом людей. Все остальные нашли свою смерть во льдах океана. Но то были люди совсем другие. Они принесли с собой великие знания, а также книги.

 – Ты не ошибаешься, Лисак Павлович? О каких книгах ты ведёшь речь, неужели такое возможно? – заволновался я.

 – А почему нет? – улыбнулся шаман.

 – Ну и где эти книги? – задал я новый вопрос.

 – В надёжных местах, под землёй. Иногда ханты их находили и даже хранили эти книги в своих лабазах. Но со временем, на воздухе они превратились в труху, – погрустнел рассказчик. – Поэтому хантейскими и самоедскими шаманами было принято решение никаких курганов больше не копать. Особенно после похода в Сибирь московских властей и попов.

 – Мудрое решение, – заметил я.

 – Да, мудрое, – согласился со мною шаман. – Иначе бы все книги давно повыкопали и передали попам. А потом и власти продали бы их за границу. В Московии власть всегда была продажной, так уж заведено.

 – А кто нибудь знает в наше время о древних книгохранилищах? – спросил я.

 – Конечно знает, – не моргнув, кивнул головой Лисак Павлович. – Только не ханты, и не самоеды, и даже не старообрядцы.

 – Тогда кто же? – удивился я.

 – Потомки хранителей первой и второй волны переселенцев. Только им известны тайны Сибири, Севера Европы и Америки.

 – А ты уверен, что они, эти жрецы или шаманы, до сих пор живы? – с надеждой в голосе спросил я.

 – Конечно, уверен! С одним таким мне посчастливилось даже встретиться. Мы разговаривали с ним, вот как с тобою, всю ночь. Пришёл ко мне по делу, а когда мы его закончили, он снова исчез. Интересно, что предупредил о своём визите во сне. И сила от него шла также как и от того, кем ты прикрыт.

 – Хочешь сказать, что нечеловеческая? – припомнил я выражение.

 – Да, нечеловеческая, – согласился шаман. – Этих людей в среде сибирских шаманов называют хранителями мест силы. На самом же деле они хранители древних кладов. Но речь идёт не о сокровищах, Гера.

 – Понятно, – кивнул я.

 – Что же дальше? – продолжил Лисак Павлович свой захватывающий рассказ. – Часть людей, из второй волны переселенцев, смешиваясь с теми, кто пришёл сюда раньше, двинулась на Солнце, но большая группа людей осталась. А когда через несколько тысяч лет на эти земли стали подкочёвывать с юга самоеды и угры, они стали и тем, и другим помогать жить в условиях севера. Это они научили предков угров и самоедов шить добротную зимнюю одежду, ловить рыбу и разводить охотничье ездовых лаек. А позднее и домашних оленей. Но не успели ненцы расселиться со своими стадами по тундрам, а обские угры освоить рыбные места на реках, как с севера пришла третья волна переселенцев. Откуда они взялись? И вообще, как они смогли столько лет бороться за жизнь в сплошных льдах и в условиях полярной ночи? О жизни этой последней группы белой расы под Полярной звездой смутно повествует всего одна легенда рода Ворона. Но ей верить сложно. В мифе говорится, что голубоглазые и светловолосые люди севера долгое время жили на бескрайней ледяной равнине. Летом они добывали себе в море китов, моржей и тюленей, а зимой, забравшись в снег впадали в спячку, как бурые медведи. Но со временем, на север пришло тепло и их ледяная равнина начала таять. И тогда начали они переселяться на острова, а с островов и на материк. В ужасе увидели предки самоедов пришедших с севера бородатых огромных богатырей. Но бородатые их не тронули, они стали расселяться по рекам на юг, туда, где жили в своих городах их кровные братья. Часть этих людей, постепенно смешавшись с северными хантами, забыла свой язык, но сохранила древнее предание об исходе с сурового севера. Из той смешанной группы и возник род Ворона, чьи легенды я тебе сейчас рассказал.

 – Значит, было три волны переселенцев? – уточнил я.

 – Может и больше. Я говорю только то, что знаю, – подкинул в костёр сухого валежника Лисак Павлович.

 – Ты не можешь мне вкратце сказать, что сталось с европеоидным населением Сибири?

 – С теми, что пришли с севера и расселились по берегам рек?

 – И не откочевали на юг и на запад, – уточнил я.

 – Могу, конечно, но уж шибко грустный рассказ получается.

 – Ничего, как нибудь выслушаю, – сказал я.

 – Это сейчас хантов где-то одиннадцать тысяч, а манси, если мне не изменяет память, пять. Примерно также и ненцев. Эвенков, долган и чукчей тоже очень мало. Только якутов полмиллиона. Тогда, в те далёкие времена, все пришлые с юга народы составляли совсем немного – может тысячу, может две, и только подлинными хозяевами севера и Сибири были по нашему железные «аус ях», по селькупски «квели», а по эвенкийски – «эндри». Они жили по берегам рек в деревянных больших городах, ловили рыбу, охотились. На севере разводили оленей, на юге лошадей.

 – В глубокой древности, предположительно, и мамонтов, – вставил я.

 – Верно, есть в хантейских и ненецких мифах указание и на это, – кивнул головой шаман. – Кроме того, железные «аус ях» выращивали ячмень, а местами и рожь. Их было много, очень много. Десятки тысяч, а может и больше. Потому наши общие предки и пустили на свои земли маленькие забитые сильными южными племенами народы. Точно так же, как когда-то Россия пустила калмыков… Именно отсюда, из Сибири шло завоевание степи и далёких южных гор. Отсюда шло завоевание и Урала, и Европы. Север Восточно Европейской равнины тоже был заселён в своё время выходцами с погибшего континента, но в связи с тем, что там другой климат, исхода к югу не было. Весь север Европы от Урала до Балтики был заселён людьми, которые в русских летописях упоминаются, как чудь белоглазая. Их продажные историки относят к финно уграм. Но это были и не финны, и не угры, а потомки северного народа, которые впоследствии стали называться на западе словенами и кривичами, а на востоке поморами, ладожанами, белозёрцами и владимирцами… С севера Европы была заселена только Скандинавия, а с юга Сибири вся остальная Европа, вплоть до Испании.

 Я слушал шамана и не верил своим ушам. Лисак Павлович оперировал географическими терминами, названиями рек, озёр, как будто он всю жизнь читал лекции по истории в каком нибудь вузе. В трёх словах шаман рассказал, каков был хозяйственный уклад у голубоглазых властелинов севера, чем они жили, куда расселялись и какие земли завоёвывали. А рассказчик тем временем продолжал:

 – Здесь на севере, в лесостепной зоне Урала и Сибири ещё за тысячи лет до прихода в Среднее Приобье предков хантов и самоедов, возникло первое после потопа великое царство. Из него и шло движение, как на юг, в сторону Индии и Китая, так и на запад, в сторону Европы. После гибели этого царства, на его руинах через сотни лет возникло государство второе.

 – Постой! – остановил я шамана. – А ты не скажешь, почему погибло первое царство? Есть что нибудь на эту тему в ваших преданиях?

 – В сказках и песнях хантов о гибели первого объединения племенных союзов белой расы ничего нет. То было давно и далеко где-то на юге. Но вот в легендах зырян кое что есть.

 – Ты что же интересуешься ещё и преданиями народа коми? – удивился я.

 – Они же наши соседи, на севере в лесотундре их полно. С восточного Урала зыряне ещё сто лет назад вытеснили и манси, и ненцев. Тут волей неволей будешь ими интересоваться. А потом, мифы коми можно найти и в книгах. Но я не о книжных мифах. Одна старая сказительница много лет назад мне поведала, что предки коми пришли на Урал с юга, спасаясь от великой войны. Судя по тому, что зыряне на севере живут очень давно, можно предположить, что их уход был связан с гибелью того первого царства.

 – Конечно! – сказал я. – Но у меня опять возник вопрос. Если то великое царство белой расы на земле было единственным, с кем оно могло воевать?

 – Получается, что у него был враг. Враг в нём самом, – поднялся со своего места Лисак Павлович. – Как правило, великие империи гибнут не от внешних врагов, а от внутренних смут. Вспомни тот же Рим? – повесил он на таган свой котелок.

 – Его что, варвары разрушили?

 – Он сам себя погубил.

 И тут у меня всплыла в памяти Махабхарата. Поэтическое изложение о гибели единой величайшей на Земле империи. Уж не о том ли блистательном гигантском царстве братьев Пандавов упоминается в мифе обских угров? Тем более причиной гибели его стала гражданская война. Сколько же лет тогда этому преданию?

 – Ты, Лисак Павлович, упомянул, что на руинах первого царства возникло второе? – снова обратился я к рассказчику.

 – Да второе, но оно тоже, со временем, погибло как и первое. Потом где-то на востоке Сибири возникло третье царство белого голубоглазого народа. Та империя не погибла, а переселилась целиком куда-то за Урал на запад. В его состав и входили предки обских угров. Тогда их вожди отказались идти в неведомое. Они решили остаться со своим народом на Камне. Ты должен знать, что большая часть хантов на Оби пришла с восточных склонов Урала, – пододвинул ко мне кружку с налитым чаем, рассказчик.

 – Я это знаю, Лисак Павлович, но мне интересно, как смогли люди сохранить память о таких далёких временах, ещё и в чёткой последовательности? Чего не найти ни в одном учебнике истории!

 – То что не найти ни в одном учебнике – это правда! – согласился со мною шаман. – А что касается человеческой памяти, да ещё в поэтической или сказочной форме, то она может сохранять подлинные события на протяжении миллионов лет. Есть немало подтверждений этому. Но у нас другая тема, поэтому не перебивай и слушай. На смену третьему царству через некоторое время на юге Сибири поднялось царство четвёртое. Именно со стороны четвёртого царства и начались походы на север верховских богатырей. Часть железных людей оставалась со своими кровными родственниками на Оби и её притоках. Другая часть снова возвращалась в южные степи, чтобы через год два опять нахлынуть на север. С верховскими богатырями пришла к нам война. Она длилась до гибели четвёртого царства.

 – А почему погибло четвёртое царство? – задал я вопрос.

 – По причине междоусобиц, – усмехнулся моей наивности шаман. – Кто мог эти могучие империи погубить? Таких сил на Земле в те времена не было. Царства разрушал раздор. Борьба за власть между тойонами… Пятое царство было последним. Оно опять объединило под своей властью всю землю, но во время его верховские богатыри на север с войной уже не хаживали. Народы Сибири платили ему дань пушниной и торговали с его купцами. При нём наступил долгожданный мир. Через несколько веков внутренняя смута погубила и это царство. К тому же из пустынь на его земли прикочевали южные дикие народы. Со временем они и стали расселяться по Сибири.

 – Ты кого имеешь в виду? – спросил я Лисака Павловича.

 – Предков якутов, тувинцев и бурят. Сюда можно отнести и алтайцев.

 – А что стало с белой расой, с теми, кто остался в своих городах и сёлах на берегах сибирских рек?

 – Из лесостепи, во времена империи, сметая всё на своём пути, железные люди устремились на запад. Назад вернулось их совсем немного. А те, что возвращались, ввязались в междоусобицу, в войны на юге и на востоке. А потом началась эпоха смешения белых с людьми жёлтой расы. Так и получились сибирские татары. Белые же люди севера никуда со своих рек не уходили. Они веками жили в своих крепостях и городах на ярах, рядом с хантами, манси и тунгусами. После гибели пятого царства предки современных челдонов создали по всей Сибири свои княжества и стали собирать с угров, самоедов и тунгусов дань пушниной.

 – Так выходит, что чел доны, коренные русские сибиряки – потомки «аус ях»? – задал я очередной вопрос шаману.

 – Зачем спрашиваешь, если и так знаешь? – покачал он головой. – Со старого сибирского диалекта «чел дон» переводится как «человек реки». Белые голубоглазые потомки «аус ях» на реках и жили. Ещё их называют кержаками, это за привязанность к старо сибирской или древнерусской традиции. Потом кержаками стали обзывать старообрядцев.

 – А как перевести с древне сибирского диалекта слово «кержак»?

 – Оно, это слово, состоит из трёх слов, – подумав, сказал Лисак Павлович. – «К» – одно, «ир» – второе, «жа» – третье. Теперь попробуй сам перевести.

 – «Ир» – наверное указывает на Ирий – древнерусский рай, – сказал я. – С «К» тоже понятно. А что означает слово «жа»?

 – Есть в русском языке синоним слова «любить» – слово «жалею», – улыбнулся шаман. – Теперь понял?

 – Понял! Получается, что-то вроде любящий Ирий или стремящийся к Ирию…

 – Точнее, идущие путём своего божественного духа к высшему, – уточнил Лисак Павлович.

 – В нашем обыденном понимании кержак обозначает что-то заскорузлое и несовершенное, на самом же деле всё иначе.

 – Да, как видишь, иначе. Но я ещё не рассказал, что произошло с нашими сибирскими чёлдонами кержаками впоследствии.

 – Что же? – посмотрел я на шамана.

 – Как ты уже понял, чёлдоны от своей древней северной религии не отказались. Поэтому они автоматически стали врагами и христиан, и мусульман. На востоке только буддисты к ним относились по дружески, понятно, что хорошо к сибирским русам относились мы, русские угры, а также ненцы, тунгусы, якуты и одулы юкагиры. Сибирское же ханство, как мусульманское государственное образование, сразу же после своего возникновения объявило войну русской Сибири. Но та война для него сложилась неудачно. Именно по этой причине искерские князья Алей и Бекбулат начали искать поддержки у царя Ивана Грозного. Боясь удара язычества Сибирской Руси с востока, они и послали своё посольство с просьбой о принятии их государства под высокую царственную руку. В плане обоих ханов было объединёнными усилиями Москвы, Тюмени и Искера разгромить своего языческого противника и подобрать под себя его земли.

 Слушая рассказ ханта, от волнения я даже встал. Мои уши отказывались верить. Шаман говорил такие вещи, о которых я никогда нигде не читал и не слышал.

 – Но царь Иван Васильевич, – продолжил хантейский друид, – понял замысел сибирских ханов и сделал вид, что помочь им в этом деле не может. Тогда Алей с Бекбулатом отправили своё посольство на юг в Бухару и попросили эмира прислать им помощь. Кроме того, по их просьбе две казахские орды двинулись против сибирских русских княжеств через степи Алтая. Но обе эти армии Сибирской Русью были вскоре разгромлены. А пришедший из Бухары в Искер Кучум, прежде чем начать войну с язычниками убил и Алея, и Бекбулата. Новому хану эти двое стали теперь не нужны. Очень скоро Кучум подчинил себе все татарские улусы, смял оппозицию в Искере и начал войну с союзниками Сибирской Руси – обскими уграми. Но больших побед в этой войне бухарский ставленник не добился. Хантам и манси помогли их союзники – сибирские русские князья. Армия Кучума достигла успеха только на восточных склонах Урала. Там ему подчинялись Каменские манси. У сибирских русских князей на Урале были надежные союзники – я имею в виду купцов Строгановых. Эти купцы вовсю торговали с Сибирской Русью.

 – Подожди! – остановил я жестом ханта. – Ты знаешь имена, о ком говоришь, имена тех самых русских князей?

 – Конечно! – удивился моему вопросу Лисак Павлович.

 – Тогда почему ты ни разу их мне не назвал?

 – А зачем? Ты всё равно о них нигде не прочтёшь. Этих имён нет ни в одном историческом справочнике?

 – Просто я хочу их услышать. Понимаешь, для себя.

 – Тогда слушай. По Оби самым сильным из них был Иван Таюн. Ему подчинились русские чёлдоны, карагасы, томские эуштинцы и обские селькупы. Это про него сочинили сказку о князе селькупов Боне, который командовал «Пегой ордой». А его сын под именем князя Тояна попросил придти русских казаков на Томскую землю.

 – Получается, что русская элита управляла томскими татарами? – задал я глупый вопрос.

 – Своя бы чужаков на свою землю не пригласила, – засмеялся шаман.

 – А откуда правил этот Иван Таюн, как называлась его столица и где она была?

 – Звалась она Грасионой, стояла где-то по Оби, но, по легенде, недалеко от древнего разрушенного стольного града.

 От слов рассказчика, я потерял дар речи!

 – Знаешь, я её видел, был на валах! – пришёл я, наконец, в себя. – Сначала не мог ничего понять, почему рядом находятся две крепости? Про древнюю столицу Грастиану я знал, про вторую слышу от тебя впервые.

 – У Ивана была ещё одна столица где-то недалеко от устья Кети. На том месте впоследствии возник Нарымкий острог. Иногда старинные сибирские города с согласия их жителей царские власти превращали в административные центры.

 – Потому с такой небывалой скоростью по Сибири остроги и строились! – догадался я.

 – И вся Сибирь была присоединена к Московии за каких-то сорок с лишним лет, – добавил Лисак Павлович. – Вторым сильным сибирским князем был Пуркей Обдорский. Ему подчинён был весь север.

 Начиная от Урала, кончая рекой Енисеем. Это его воины не пустили армию Кучума дальше реки Демьянки и остановили грабительский поход сподвижника Ермака, Брязги в устье Иртыша. Про других князей я не буду рассказывать, займёт слишком много времени. А про этих, я думаю, ты где нибудь да услышишь. Всё равно о них кто нибудь вспомнит.

 – И на этом спасибо! – поклонился я шаману. – Кое что лучше, чем совсем ничего.

 – Ты понимаешь, что толкнуло купцов Строгановых направить на борьбу с Кучумом Ермака Тимофеевича?

 – Наверное, решили прибрать к своей вотчине на Урале ещё и часть Сибири? – высказал я своё предположение.

 – О Сибири купцы не думали. Им того, что получили на Урале вполне хватило. Строгановы стремились сокрушить «мусульман» Искера для восстановления нарушенных торговых связей с чёлдонами Сибири и местными инородцами. Ты должен знать, что чёлдонские князья брали с обских угров, самоедов и тунгусов ясак пушниной для торговли. Они торговали соболями с Китаем, Средней Азией и Русью. Сибирские меха через Строгановых по Волге и Каспию уходили в Персию, Турцию и Индию. А Кучум со своими предшественниками нарушил торговые связи. И потом, Строгановы были людьми русскими и хорошо понимали, если в Сибирь не будет притока русского населения из за Камня, то через некоторое время воины южных азиатов сомнут и растворят в себе последних сибирских русских. И тогда некого здесь будет спасать. К тому же, вся эта огромная земля может оказаться под властью либо джунгар, либо Китая. И тогда присоединить её к Русскому государству будет чрезвычайно трудно. Теперь ты должен понять ещё одну вещь – почему Ермак Тимофеевич, имея такую маленькую армию, всего около трёх тысяч казаков, сумел разгромить двадцать пять тысяч бухарцев! В учебниках пишут о превосходстве русского огнестрельного оружия. Ты видел мой лук?

 – Видел, – кивнул я.

 – Даже в наше время, когда высокая скорострельность у ружей, я люблю с ним охотиться. Знаешь, почему?

 – Нет, – признался я.

 – Не надо ни капсулей, ни гильз, ни пороха. Рана же от стрелы страшнее, чем от пули. Стрела парализует зверя, пуля нет. А в ту эпоху? Когда были кремнёвки и шомполки? Сибирское ханство завоевали не самопалами, а стрелами и саблями.

 – Тогда объясни мне, Лисак Павлович, почему казаки Ермака Тимофеевича победили? – остановил я рассказчика.

 – Победили они, потому что освобождали от мусульман бухарцев свою родную землю.

 – Что-то я не пойму? – удивился я.

 – В хантейских преданиях и легендах тобольских татар говорится, что Ермак Тимофеевич был наследником одного Тавдинского русского князя, которого разорили местные тюменские мурзы и он вынужден был бежать со своим сыном на Волгу. Потому казачий атаман и знал все дороги на Урале и в Сибири. И не нуждался в проводниках. И половина его отряда была из сибиряков и уральцев.

 – До меня это дошло, хотя и с трудом, – посмотрел я на шамана. – Но ведь их всё равно было очень мало.

 – В том-то и дело, что немало. Не знаю, о чём глаголют ваши хвалёные исторические справочники, но в нашей легенде о Ермаке прямо сказано, что победитель Кучума ещё до своего выступления за Камень сумел известить о походе своих сибирских союзников, тех чёлдонов, которые оказались под властью мусульман. Они и пополнили его армию. У Ермака в битве при Искере или Кашлыке рати было около десяти тысяч, это одних только русских, не считая союзников манси и татар.

 – Об этом нигде ничего не написано, – сказал я хантейскому друиду.

 – И не мудрено, если ты у сибирского шамана получаешь знания о том, что известно каждому хантейскому ребёнку.

 – Всё, о чём ты мне сейчас рассказал, есть в ваших сказках? – спросил я Лисака Павловича.

 – Не только в наших, но и в татарских. О Ермаке Тимофеевиче много сложено. И песни о нём поют, и легенды рассказывают. На Иртыше, Оби и её притоках он стал почти святым. Его именем ханты раньше даже клялись.

 – То, что Ермак Тимофеевич по своему происхождению был сибирским князем, многое объясняет, – высказал вслух я свои мысли. – Прежде всего, становится понятным его отношение к местному населению не как к завоёванному, а как к своему собственному.

 – При Ермаке ни тобольские татары, ни манси, ни ханты, тем более чёлдоны, не подвергались никаким притеснениям. Все они были равны между собой, один закон был для всех. Точно также как и в любом другом русско сибирском княжестве, – закончил мою мысль хант. – Кучума в Барабинских степях настигли и окончательно разбили не Царские стрельцы, а местные сибирские русские, которым он насолил не меньше, чем Ермаку. Ваши сибирские летописи либо изменены, либо переписаны. Кое какие выдержки я из той писанницы нашёл и прочёл, и не пойму, их писали дураки или врали? – посмотрел на огонь Лисак Павлович. – Посадить бы их сюда, – показал шаман на костёр, – голой задницей и спросить, зачем всё это написали? Понимаешь, сразу после постройки Данилой Чулковым Тобольска по всей Сибири, от Урала Камня до Байкала, начался подъём сибирского русского казачества. В служилые люди шли и омусульманенные русские. Но о тех и других в летописях написано, как о татарах. Хотя никаких татар среди сибирских казаков никогда не было. Их не брали на военную службу из за боязни предательства. Дело в том, что в сибирские степи с юга рвались орды мусульман, джунгар и казахов. Это от них сибирским казакам приходилось ставить крепости. Интересные у вас летописцы, – засмеялся шаман. – С одной стороны они пишут, что сибиряки татар стали принимать в казаки, с другой – нигде не упомянуто ни одного татарского казачьего имени. Как это объяснить?

 – Не знаю, – пожал я плечами.

 – А я тебе объясню, чтобы скрыть от русского народа всякую память о Сибирской Руси. О пяти великих империях, которые возникали и набирали силу здесь на этой вот земле.

 Я посмотрел на Лисака Павловича, глаза его горели, а лицо приняло жёсткое выражение.

 – Ты когда нибудь задумывался, почему джунгарский хан в XVII веке выселил из Минусинской котловины в Среднюю Азию енисейских кыргызов? – вдруг спросил меня шаман.

 – Нет, не задумывался, а что тут особенного?

 – Именно кыргызов, а не тувинцев или западных бурят?

 – Что-то я пока не понял, на что ты намекаешь?

 – А тут и понимать-то нечего – Минусинская котловина всегда была центром распространения Сибирской Руси на юг в Монголию и Китай, а также на запад.

 – Вплоть до Испании? – спросил я.

 – До Африки, – серьёзно сказал Лисак Павлович. – Поэтому на всякий случай её население и переселили подальше от продвигающихся на восток московитов и их союзников. Чтобы народная память кыргызов не передала пытливым сибирским казакам информацию о великом прошлом этого края. Чтобы вы, русские, никогда не узнали из каких степей поднялось могучее воинство того, кого называют Чингисханом…

 – Ты сейчас говоришь о пятом царстве?

 – Да, о пятом, Гера. Пятое царство было последним. Оно ушло на К)г в далёкий Китай и на Запад – в Среднюю Азию, Иран и Европу. Ушло, чтобы воинской доблестью восстановить на земле справедливость.

  «Ничего себе справедливость! – невольно подумал я. – Океан крови!»

 – Ты наверное удивлён тому, что от меня услышал? – спросил Лисак Павлович.

 – Не пойму, о какой справедливости ты говоришь?

 – А ты вспомни, кем по вероисповеданию был Чингис хан? И с какой великой бедой он на земле боролся?

 – Ну с какой? С буддистами и конфуцианцами в Китае, с мусульманами в Азии и христианами в Европе, – припомнил я.

 – С последователями ложных религиозных представлений сражались воины великого царя и полководца. С людьми, которые пустили в свои сердца ложь и с оружием в руках встали на её защиту. Я говорю тебе это не как язычник, а как видящий суть человек. Впрочем, у тебя может быть относительно пятой империи и своё мнение. Думаю, ты понимаешь теперь их демонический замысел?

 – Если это не простая случайность, то переселение целого народа ради разрушения его духовной традиции – что-то в голове не укладывается!

 – Однако это так! – погрустнел шаман.

 – Неужели джунгары получили приказ о переселении кыргызов с Запада?

 – Какая разница с Запада или с Востока? Разве это что-то меняет? Важно то, что получили, и духовное наследие своими репрессиями и переселением разрушили. В наше время среднеазиатские кыргызы уверены, что они ни откуда не переселялись. Всё забыто, так то! – подкинул в костёр новую сушину рассказчик.

 – А что стало дальше с сибирскими язычниками? – поинтересовался я. – Где они сейчас? Куда они подевались?

 – Я же тебе сказал, что сначала чёлдоны составили сильное сибирское казачье войско. Его отряды разгромили казахов, потом джунгар, позднее на Усури и Амуре китайцев, потом корейцев и на Курилах японцев. Часть сибирских казаков попала с русскими купцами на Аляску. Ты это без меня должен знать. Их потомки, наверное, и сейчас там здравствуют.

 – Почему ты не говоришь мне, куда делось остальное русское сибирское казачество? Что, есть какая-то тайна? – спросил я шамана прямо.

 – Тайны никакой нет, просто не хочется тебя лишний раз расстраивать.

 – Мы же с тобой договорились. Переживу!

 – Когда все воины за присоединение Сибири к Русскому государству закончились, сибирским русским язычникам попами был предъявлен ультиматум: либо они принимают христианство, либо оказываются вне закона. Это произошло при Алексее Михайловиче Романове одновременно с Никонианской реформой. Делать нечего, часть казаков, скрепя сердце, приняла христианство. Другую же часть царские чиновники и попы стали жестоко истреблять. Причём убивали и женщин, и детей – всех под корень! Их города и сёла предавали огню. Очевидно, царской власти эта прослойка русского населения стала мешать.

 – Интересно, чем? – поинтересовался я.

 – Наверное, своим великим прошлым. Памятью о северной прародине… Чем же ещё! Всё это мракобесие началось при царе Алексее Михайловиче. Закончилось же при Петре I. Очевидно, цари выполняли заказ Запада. По иному их поведение по отношению к своему народу не объяснить. Помнишь, когда началась Никонианская смута?

 – В 1666 году, – сказал я.

 – Цифра – 666 число зверя, каббалистическое число смерти. Нам известно, что в этом году начались репрессии против возрождения исконно русского православия и подмена его греческим. И число, и церковная реформа указывают на явный заказ. Но было ещё одно тайное предписание Запада. Почему тайное? Да потому что, официально христиане всех давным давно убедили, что с язычеством покончено. Что их победа над ним состоялась. А тут на тебе, оказывается в Сибири живут себе и здравствуют нехристи! И не инородцы, типа нас, хантов, а чистокровные русские люди. Потому в сибирских летописях русских чёлдонов и называют татарами, тунгусами и якутами… Но шила, как известно, в мешке не утаишь. Запад внимательно следил за событиями на востоке России. И в 1666 году русскому царю было приказано очистить свою землю и от христианства Сергия Радонежского, и, конечно же, от хранителей древней северной традиции. Возрождения последней Запад боялся более всего. Вот и началось: в России запылали тысячи костров, на которых сжигали старинные рукописные книги. А в Сибири стали гореть города и сёла чёлдонов. Хозяев же их хладнокровно расстреливали и вешали. Завершил это злодеяние царь Пётр I. В основном он и занимался русскими кержаками. Считается, что реформы Петра I унесли на хот свет треть населения России. На мой взгляд, намного больше. Ведь того, что происходило в его царствование в Сибири, никто не учитывал. Всё делалось тайно, без огласки. Вот кто уничтожил Русь Сибирскую, не китайцы и не монголы. Её искоренили свои же русские цари, – вздохнул Лисак Павлович.

 – Да какие они были русские? – возмугился я. – Когда ненавидели свой же собственный народ и относились к нему как к порабощённой завоёванной нации. Взять ту же теорию норманизма, которая навязывает мнение, что государственность на Русь принесли скандинавы. Династия Романовых эту ложную антинаучную доктрину всегда поддерживала. Спрашивается, почему? Да потому, что не считала себя русской.

 – Хорошо, что ты вспомнил о норманистской теории, Гера, – поднялся со своего места хантейский друид. – Я сейчас.

 С этими словами Лисак Павлович направился к своему домику и через несколько минут вернулся с какой-то книгой.

 – На, забирай, я тебе дарю, – протянул он мне её. – Она наверняка может тебе пригодиться.

 Я взял в руки книгу.

 – Это История Сибири Миллера, того самого, который изобрёл норманистскую теорию, – пояснил шаман.

 Я взглянул на дату издания, книга оказалась вполне современной.

 – Где ты её выкопал? – удивился я.

 – Не спрашивай, она теперь твоя.

 Как и предполагал Лисак Павлович, мы проговорили с ним всю ночь. Перед рассветом он посоветовал мне часа четыре поспать, а сам, сев в обласок, поехал на соседнее озеро проверить сети. Я лёг на нары, но спать не хотелось. Рядом со мною, лежа на лосиной шкуре сладко посапывал Петя, за окном гасли звёзды.

  «Как интересно, – думал я. – Шаманы эвенков и хантов помнят о прошлом своего народа и этой земли, а мы русские всё забыли. Из нас с корнем выдирали тот институт сохранения информации, который называется летописными источниками, они, по убеждению «пасечника», не раз переписывались и переделывались не только в угоду той власти, которая пытается навязать свою волю всему земному социуму. Неужели среди нашего простого народа не осталось людей, сохраняющих из поколения в поколение древнее истинное знание? Маги хранители, конечно, не в счёт. Речь не о них. Шаман упомянул в своём рассказе «чудь белоглазую». Людей, пришедших с севера, и заселивших Восточно Европейскую равнину и Скандинавию. На Скандинавском полуострове их наверняка давно уже нет. – рассуждал я. – Вторая волна переселенцев из Азии во главе с легендарным Одином либо светлоглазых истребила, либо ассимилировала. Но они могли уцелеть на Русском Севере. Где-нибудь должны же сохраниться их группы. На Двине, Пинеге или среди коми зырян на Печоре? Вот бы попробовать отыскать светлоглазых. Ломоносов считал, что чудь белоглазая – те же русские, только старожилы лесной зоны. Пришедшие с севера, а не с юга. А ведь у меня есть адрес в Архангельской области. Старик мне его оставил не зря. Может, он меня и приведёт к белоглазым? – подумал я, засыпая.

продолжение >>>