Хранитель Прави

изм. от 20.05.2020 г ()
<< предыдущая

 Уста Яра побелели, и свистящий шепот летел калеными стрелами с его губ:

 - Силой Рода моего - абарра дланям кинувшим камни в Сынов, имеющих кровь Божью в себе, да иссохнут они в услужении Черному Идолу - Оум!

 И тут две светлые фигуры двинулись на толпу темных, яркий Свет шел от них. Последнее, что увидели приземленные, усеченные животные души, - это очи, одни - полные боли о пропащем племени, но спокойные, другие - полные небесной Яри, полные Силой Рода и силой гоев, коих так ненавидели людины праха земного. Эти очи жгли их небесным огнем. Многие из иудеев прикрылись в страхе руками своими, но... Яр и Иешуа исчезли, как растворились.

 Чуть поодаль от храма Иешуа встретил перепуганных своих учеников. Они стояли вкруг возле слепого юноши. Спор шел вокруг того, кто грешен, родители, или сам юноша, ведь он родился в слепоте. Иешуа, подойдя, слушал споры ни о чем, сплюнул на землю:

 - Нет греха ни на нем, ни на родителях его. А сидит он здесь, чтобы увидели вы, что даже плевок сей может служить Славе Божьей.

 Петр вопросил, потупясь:

 - Равви, разве можешь даже ты такое говорить?

 Иешуа молвил:

 - Маловерный, Вера творит чудеса, открой очи.

 И растер он слюну свою с землей и сей грязью помазал невидящие очи юноши. И послал его в купель обмыть очи. И через некое время оттуда донеслись радостные крики. Ученики кинулись туда и увидели, что юноша прозрел. Иешуа с Яром стояли в отдалении, наблюдали, как собирается толпа. И увидели они, как на шум туда заспешили раввины и храмовые служители. Яр в досаде зашипел:

 - Дыево племя, немощь напущу на них, яд так и брызжет с их уст.

 - Яр, сейчас еще день, и давай творить дела добрые-славные, для зла будет ночь, и у нее есть вон свои слуги Темного...

 А раввины тем временем взяли в оборот прозревшего юношу, устроили ему пристрастный допрос. Да нашли зацепку: был то день субботний, и по Закону нельзя работать, а здесь этот Назарей, да еще зрение возвращает. И начались тут споры лукавые. Люди разделились, смута раскинула их на два лагеря. Сколь добрых слов было сказано о господине субботы, столь много и яда злобного выливалось на него и дела его; Иешуа ведал, что и он, и любой другой, разоблачающий фарисеев, будут убиты. Но подошли они к темным, и молвил он:

 - Строите гробницы пророкам и украшаете памятники праведников, и говорите: «Если бы мы были в дни отцов наших, то не были бы сообщниками их в пролитой крови пророков»; таким образом вы сами против себя свидетельствуете, что вы сыновья тех, которые избили пророков; дополняйте же меру отцов ваших. Змии, порождение ехидны!

 Храмовые служители опять схватили камни и были опять посрамлены.

 Но много ухищрений готовили они ему. Искусителями были выбраны молодые юноши - фарисеев ученики, они молодостью своей не вызывали подозрений. Они замешались в толпе народа, окружившего Иешуа. И после лицемерной похвалы, они спросили два вопроса:

 - Позволительно ли нам давать подать Кесарю или нет? И кто считается ближним для иудея?

 Так они хотели получить предлог предать его в руки римлянам. Вопрос был очень коварный, народ с сопротивлением платил дань, уступая только римским мечам, все ждали Мессию, чтобы свергнуть ненавистное иго. И если ответ будет «да», то от него отвернутся все последователи, ну а если «нет», то они его предадут прокуратору, ведь это будет мятежный вызов, и Пилат сурово расправится с ним. Все застыли в ожидании ответа.

 - Чье это изображение и чья надпись?

 - Кесаревы.

 Фарисеи замерли, торжествующее молчание замерло на их лицах.

 - Отдавайте Кесарю Кесарево, а Божие - Богу.

 Иешуа лишь на мгновение задумался над вторым вопросом. Ведь закон считал ближним только соплеменника и единоверца. Он поведал об иудее, который попал в руки жестоких грабителей. И лежал он у дороги, ослабевший от ран, и с горечью видел, как священнослужитель и левит с полным равнодушием прошли мимо него. Меньше всего он ожидал сочувствия от самаритянина, ехавшего вслед за ними. Мог ли этот иноплеменник от горы Горизим оказаться лучше жреца и левита? Но тот, однако, остановился и, не спрашивая ни о чем, помог пострадавшему...

 - И вот я спрашиваю вас, кто из этих троих оказался ближним для попавшего в руки разбойников?

 - Тот, кто сотворил ему милость, - книжники и фарисеи стояли, потупив очи.

 - Заметьте, вы сами это сказали.

 Яр с Иешуа поднялись на гору, но Хранителя с Гордием не нашли. Однако Яр, внимательно оглядев все вокруг, возле кострища, у камня узрел на песке начертанные образы.

 - Они ушли.

 - Как, совсем...

 Иешуа почуял себя оставленным и вновь уязвимым перед слугами Темного.

 - Нет-нет, они ушли за реку, Хранитель оставил слово, что в Иршалаиме делать нечего, еще не время... Они что-то пошли искать, пожалуй, и мы пойдем следом.

 И отправились они за Иордан. Переходя реку вброд, Яр молвил:

 - Сейчас зима, а здесь ее не видно. У нас в Лебединии все воды становятся-замерзают, даже Свят-Ра-река покрывается толстым слоем льда. А снега везде по пояс. Как я скучаю по всему...

 Иешуа слушал зачарованно, затем, оглядев реку, молвил:

 - Здесь Иоанн провозглашал приход Мессии и очищал всех, крестил водой. Теперь его нет... Сюда до сих пор ходят ученики Иоанна, многие из них стали моими. Давай немного побудем здесь.

 А Хранитель с Гордием, побуждаемые открытием тайны принесения жертвы, искупляющей все грехи падшего народа, двигались через каменистую пустыню. Хранитель ведал, что искупляющей жертвой многие тайные силы стремятся сделать Иешуа Назарея. Но он узнал, что есть община тайная Назаров, и названы они так не потому, что родом из Назарета. А занимались они тайнами врачевания, духовная жизнь их была сокрыта от посторонних глаз. Ессеи входили в полное противоречие с фарисейским учением, кое довлело в храме Иршалаима и по всему дому Израиля. Ессеи уединялись в местах недоступных, в основном в пещерах на восточном берегу безжизненного озера, обычно его звали Соленым морем. Они изучили тайны египетских мистерий, халдейские мудрости и переплетали с основами учения Гуатамы, больше известного как воплощение Будды. Были у них и некоторые свитки Светлого Заратуштры. Но не имели они источника Первого Света. Но варили они в своих сокрытых пещерах из всех мудростей свой Путь. Хранитель ведал, что здесь долгое время находился Иешуа. Он чуял его старые следы пребывания. Пещерные мудрецы считали Иешуа пророком, считая его человеком с Божественным осенением, как человека Бога, посланного на спасение народа, чтобы возвратить его на тропу праведности. Хранитель сумел, благодаря своим силам, раздобыть некие свитки. Ведическое сознание позволяло ему читать любые письмена. Кодекс назареев гласил:

 - Божественный разум вечен, и он есть чистый свет, льющийся через великолепное и необъятное пространство. Он - породитель эонов. Но один из них пойдет в материю, возбуждая бурные движения. И с помощью некоей части Небесного Света придал ей форму, организовал ее надлежаще для использования и появления - она же и начало всякого зла. Но Демиург материи требует себе божественного почитания. Поэтому помазанник сил будет послан. Он примет личность благочестивого человека и должен будет победить его, и должен принесен быть в жертву и, оставив тело, вознестись в высоту. Но если последователи примут Иегову Моисея, то мир погрузится со временем в материю невежества, и Духовное будет прятаться до начала Дня Света.

 Араван углубился в изучение свитков, улыбаясь мудро:

 - Гордий, надо Яра ознакомить с этими свитками. Не зная Первого Истока, накопили они все же много зерен истинных, но со стольких языков насобирали, думаю, и сами запутались. Вот послушай: на самскрыте «Крис» - «чистый» или «священный», с другой стороны, в грецком языке Христос имеет несколько значений, как, например, помазанный, от чистого масла - хрисм. Во всех языцах означают они чистую и священную суть, невидимую божественность, проявляющуюся ощутимо в духе. Греческое «Логос», еврейское «Мессия», индусское «Виралж», то есть «Сын». Все это одно и то же, представляют искры пламени, отделившиеся от единого-вечного костра Всевышнего.

 Здесь, Гордий, суть вот в чем: Иешуа подвели под свои законы. По сути, человек, совершающий благочестивые деяния, но с целью только собственного спасения, может достигнуть степени святости. Но совершающий те же благочестивые деяния без личной заинтересованности, очутится освобожденным навсегда от материи. Осознавая Верховную Душу во всех существах и все существа в Верховной Душе, предлагая свою собственную душу в жертву, он отождествляет себя с Всевышним, который сияет в своем собственном великолепии.

 - Что-то, Хранитель, тяжело мне дается подобная мудрость, но я понял, что Иешуа грозит очень глубокая опасность, его хотят видеть искупительной жертвой. Но как мы сможем ему помочь?

 - Вот это вопрос вопросов. Вообще, спасти его можно, его седьмое начало, искра от костра Вышнего разгорается все ярче и чище. Если его даже схватят, и он снова постигнет изменение меры жизни, то его гибель будет внешней, ведь Смерти нет. Иудеи ведь не ведают погребальных костров, а до тела его мы сумеем добраться.

 - Если потребуется бой, то я довел его до неуязвимого совершенства...

 - До совершенства? - Араван хитро улыбнулся.

 - Нет, я не умею бегать по воде, создавать пламя и исчезать в воздухе, но я отработал совершенный бой Матери Сва и защиту, и нападение, скорость, когда мой акинак становится невидимым. Вон муха зеленая тебя одолела.

 Черная молния взвизгнула в воздухе, половинка мухи упала к ногам Аравана, Гордий нагнулся, выискивая вторую половину, не нашел, поднял очи, на длани Хранителя лежала вторая половинка. Он сдунул ее, и длань метнулась к виску Гордия, один палец уперся сбоку чела, длань крутанулась посолонь, черча спираль, спиралью летел и Гордий, кувыркаясь в воздухе и бороздя землю. Кое-как вскочил, собрался, но Хранитель сделал дланью два толчка, сила воздушной струей упруго ударила по коленям воя, он упал, легкий стон сорвался с уст. С пяти шагов Хранитель сжал свою сухую, но мускулистую длань, Гордий захрипел, старался сбить руками захват горла, но длани рассекали только воздух. Жизнь уже уходила из тренированного тела, когда Хранитель разжал пальцы.

 - Вот, Гордий, и весь твой совершенный бой. Не думай, здесь не было унижения достоинства, я показал тебе, что .противники могут быть разные, не только мускулистые дуболомы и железные легионеры. Кое-что тебе, Гордий, надо будет освоить. Ведь силы темные изощренны, но защитники Света должны быть сильнее. Остановимся здесь на ночлег, тайну скрадывания будешь в учении принимать. Чтобы быть на воздухе невидимым, нужно в разуме своем стать воздухом, Стрибожьи ветра, по сути, тебе помогут природу их понять, но это будет не отвод глаз и не оморок, а изменение природы своей.

 И пошло учение медленно, но толково. Много тайн Мидгар-Земли поведал Араван. Еду трогать он запретил строго настрого. Исчезал Хранитель так мгновенно, что Гордий диву давался, появлялся внезапно, тут же объясняя природу вещей. На третий день Хранитель посчитал, что Гордий готов. Призвал Хранитель ветра Стрибожьи, ведал им слова сакральные, посвятил и Гордия в дела тайные, шепнул древним шепотком слово тайное - слово сокровенное. И закрутились ветра, застрибожились, и низовые, и верховые. И уже не чуял их Гордий, а ведал, и приносили ветра от Батюшки своего Стрибога мудрости нужные, усвоил их златый кузнец. И вот потер он длани друг о друга, соединил пальцы и... исчез. Араван одобрительно кивнул:

 - Оум.

 Но еще целую седьмицу доводили они это действо до совершенства. Долго размышлял Араван, но все же посвятил златокузнеца в сокровенную тайну Мидгар-Земли. Лишь немного приоткрыл он завесу, что в седые времена мироздания Светлые Боги поместили внутрь Мидгар-Земли кристалл силы, чтобы не погибла она в наступившую Ночь Сварога. И проходили разные эпохи развития Дня и Ночи. В Ночь Сварога слуги Темного усиливались и творили Зло, вплоть до уничтожения Мидгар-Земли. Но всегда с тех пор существовали Хранители, и имели они ключи от всех печатей Силы Кристалла, могли будить ту Силу во имя сохранности и целости Сварги. И донес Араван два ключа златокузнецу с тех сакральных печатей. Входил Гордий в резонанс волн, что посылал кристалл, и становился он сильнее духов земных и не совсем он оставался в это время человеком. Научился Гордий преображению сути своей, становиться единым целым с Матерью Родной Землей и Стрибожьи ветра становились едиными с ними, и движения Здравы, что выполнял он, становились могучими, вихревыми и ... невидимыми. В день воскресенья Дажьбога взвился он в выси Небесные, полетел с могучими потоками Небесными. Узрел сверху Яра с Иешуа, набирали они Силу светлую на восходе Ра-Светила, за Иордан-рекой. Не выдержал, взвился-устремился на полуночь, хоть на мгновение узреть родные места, Дару милую. И вот она, Святая-Ра-река, плавно несет свои воды по земле расенской, вдали могучим утесом придвинулась и нависла над водами Урак- гора, и небеса над ней открывались и сливались водами, наполняя и освящая ее Светлыми Силами. А здесь речушка Камышовая вливается на стремнину великой реки, и на слиянии круглый, как само Светило, - кром Камышовая Вежа, за крепкими стенами - дорогие подворья, все в снегу. Вон дымок над кузней Силы-кузнеца, даже с высоты учуял Гордий запах каленого булата, но очи метнулись к дорогому двору и... о чудо! Самый любимый человек на белом свете, мать Яра, его жена от Бога, любимая Дара, несла она бережно поленницу дров, стежки следов ее четко проявлялись по девственному снегу, на любимые плечи накинут добротно выделанный овечий полушубок, но вот она ойкнула и выронила поленницу, рассыпались чурки по белому Вскинула она очи, воздела длани к небесам, сердце что-то подсказало. Характерница, во всей своей земной красе, уста что-то быстро шептали-молвили, посыл ее любви, ее тепла был столь силен, что Гордий чуть не проявился в сути своего тела, но состояние скрадывания надо было беречь. Бросив щемящий взгляд, окинув взором любимые-родные места, златокузнец, подхваченный стремительным потоком и верховыми Стрибожьими ветрами, понесся назад, к выполнению урока Вышнего.

 Хранитель приподнял очи, встретив вихревой поток:

 - Сам-скрыт, проявись...

 Гордий преобразился, одернувшись всем мускулистым телом, встряхнул копной красивых русых волос, воздел горящие очи на Хранителя. Тот оглядывал его мудро-понимающе.

 - Ну что, понесло тебя, да... сердцу не прикажешь. Все узрел, как Дара?

 - Араван, глоток любви принял я очами, нет краше и любимее ее никого на свете, как и нет краше нашей родовой земли на Свят-Ра-реке, а какими снегами Вышний обнял-одел Землю-Матушку! Краса такая, а здесь все пыль да камни, вон соль из камней лезет.

 - Как Яр, Иешуа?

 - Набирают Силу, в Заиорданье находятся, идут своею Стезей Прави, приспешников у Иешуа много, но непонимающие они какие-то, как слепые. Им говорят, а они слышат то, что сами хотят.

 - Отдохни, испей водицы с яхонтовой чаши, Сила звездная в ней скопилась.

 Много премудрости донес Араван златокузнецу, и видел он, как в очах его тлела тоска по родному краю, по Даре, по Pa-реке, по степи ковыльной, по всему тому, без чего не может прожить широкая расенская душа. Сам он за свои долгие века исходил Мидгар-Землю вдоль и поперек, но всегда вся суть его тянулась на несравненную Свят-Ра-реку. Чуял он, что все действо, за которыми стояли такие могучи силы, и Темные, и Светлые, подходит к апогею и завершению. И ведал он, что последствия будут не совсем в их пользу. Но хотел он докопаться до сути, почему и сколь много сил хотят принести Иешуа в жертву, да очень хотел ведать, кто и для чего хочет извратить и использовать Свет учения Странника, что ходит и лечит овец заблудших народа Израиля.

 - Ну что, Гордий, пора нам двигать в путь, Гойда!

 Двигались они каменистым берегом, земля была обмертвевшей, и казалось, что ничего живого здесь и не может быть. Но Хранитель ведал людей и ведал, что это не простые люди. Далече появилась каменистая гряда, кое-где проглядывались чахлые кустарники. Вскоре они вошли в узкую расщелину, скалы нависали над головами. Хранитель шепнул Гордию:

 - Засада...

 - Тоже чую, но готов.

 Тишина стояла гнетущая, первый камень просвистел в стороне, ударился и пошел рикошетом по валунам. Второй летел из пращи, пущенный меткой рукой точно в цель. Полет оборвался мягким шлепком, длань Гордия вылетела вперед с превосходящей скоростью, лишь мгновение пробыл камень в кисти Гордия и был пущен назад с такой хлесткой мощью, что кусок скалы, за которым прятались пращники, лопнул и скатился вниз, обнажая двух незадачливых воев. Те были крайне перепуганы, однако взбалмошными криками показали, чтобы незнакомцы уходили, иначе их убьют, ведь их здесь много, и сюда никого не пускают.

 - Нам нужны ответы мудрого, хватит нас пугать, это бесполезно, нам нужен Наставник Назаров, мир его дому, пропустите нас, мы други Иешуа из Назарета, вы его чтите пророком, нам важен его Путь. Он праведник, идет Путем справедливости. Проводите нас до пещеры вашего наставника!

 В ответ из-за других скал послышались крики:

 - А вы достойны зреть нашего наставника? Наши тайны - это только наши тайны.

 - Это вы, ессеи, хотите поведать нам о достоинстве Внуков Света?

 Хранитель воздел длани, и резонирующий рокот пошел густыми волнами от его уст. Скалы отозвались ему тихим гулом, который все усиливался и, наконец, с вершин сорвались первые камни. Крики ужаса раздались по всему ущелью. Но дрожащий голос все же выкрикнул:

 - Не убивайте нас, но сейчас совета старейшин и наставника здесь нет. Молим вас, уходите.

 Тут Гордий, сосредоточенно что-то шептавший, хлопнул в ладоши и короткий вихревой поток крутнулся, и Гордий исчез. Скалы продолжали гудеть и вибрировать, трещины ползли дальше и дальше. Вой отчаяния стоял невыносимый. Но глас злагокузнеца перебил их:

 - Хранитель! Все их старейшины кумранские и наставник в пещерах ждут нас, правда их немного потряхивает.

 Хранитель убрал звук вибрации и опустил длани:

 - Наказания не будет, вы просто не жалея жизни храните свою тайну, это похвалы достойно.

 Путники наши двинулись дальше, выйдя из узкой теснины, увидели на склоне каменистой возвышенности несколько входов в пещеры. Их вышли встречать больше десятка убеленных сединами неофитов, но Хранитель сразу выделил среди них одного, средних лет, где-то ровесник Гордию. Он стоял, скрестив руки крест-накрест на груди, все в его облике располагало, небольшая темно-русая бородка, волосы очень длинные, того же цвета, и очи, очи были необычные, не цвета мрака, как у иудеев, а какие-то прозрачные, но в то же время пронзительные.

 - Что вас привело, сильные посвященные? Мы живем уединенно, от всех втайне занимаемся изучением мудрости. Чем мы можем быть вам полезны?

 - Благодарю за встречу, нас привело то, что Путь Иешуа, что несет Свет больному племени, может привести к искажению его учения, постоянно разные силы хотят сделать его жертвой искупляющей, проясни нам Светлый наставник, ведь истоки его учения идут отсюда.

 Наставник пригласил присесть достойных гостей и угостил их чистой родниковой водой. Беседа полилась долгая и полная тайн, что раскрывали они обоюдно. Тайны витали и раскрывались под сводами пещеры.

 - Старые назареи и офиты отражают все в «Кодексе назареев», никогда они не называли Бога евреев Иегову иначе, как Адонай, Иурбо, бог недоносков. А офиты считают Адоная третьим сыном Ильда - Баофа, злобным гением и, подобно пяти его братьям, постоянным врагом и противником человека, чей божественный и бессмертный дух дал ему возможность стать соперником этих гениев. Но мы это держим в великой тайне, иначе нас ждет погибель. А Иешуа в своем божественном духе понес этот Свет от Отца Единого, коего и мы почитаем Единым. Хоть он открыто это не называет, но оно сквозит во всем его учении, в нетерпении своем он пренебрегает своей земной материальной жизнью. Но левиты и священники унюхали, что Он раскроет кто есть кто, что левитский Бог народа Израиля - есть злобный противник. И вижу, вы ведаете, что его предадут казни позорной, а затем всеми силами будут сочинять и искажать истину. Их злобный обман будет заключаться в том, что его отцом признают ревнивого и злобного Иегову, а учение о Свете и Любви превращать будут в рабскую религию, с ее помощью мечтают они установить мировое господство над всеми народами, что примут рабскую религию. Но Истина в том, что Божий Первородный, который есть «священная Завеса», «Свет Света» - вот кто посылает Посланца, ибо он есть Первая Сила.

 Кого мы допускаем в свою общину, должны поклясться, что они никому не передадут этих доктрин в другом виде, как только в том, в каком они сами получили, и равно сохранить книги и свитки, принадлежащие общине. Здесь нас живет более четырех тысяч, назареи, так же, как ессеи и терапевты, больше верят в собственные толкования сокровенного смысла, более древних священных писаний, чем в более поздние Моисеевы Законы. И скажу точно, что Иешуа, находясь здесь, питал мало уважения к заповедям своего предшественника. Он, как и мы, верует в семь Сил Творящих Духа Божьего. От нас выходят посвященные и идут по народам, но, как правило, погибают, как погиб Иоанн, что крестил водой на Иордане, мы чтим его как праведного. Ведь все посвященные учили, что Бог пошлет посланца и что последний откроет ему книгу, которая уже написана в небесах с начала Веков.

 Хранитель крепко задумался:

 - Давно, еще до захвата Израиля римлянами, ходили ходоками наши волхвы к императору Цезарю, я не пошел, потому что не верил в эту затею. Хотели они отговорить его от захвата Израиля, ведали они, что за народ сей, что будет зреть как чирий в неволе, а уж как лопнет, то заразит всю кровь человеческую, да и сам Рим погублен будет. Не буду вдаваться в подробности, но из той затеи ничего не вышло, уж очень он свято верил в силу железного порядка и мечей. Сейчас все ожидают освободителя-воя, а им Всевышний послал лекаря, учителя Духа Истины. А они его не видят, ведь если его принять в Истине, то им придется отвергнуть Закон Моисея да выгнать из своих каменных синагог божество темное и ревнивое, но левиты никогда от Иеговы не откажутся. Да, колеса небесные, скоро повернутся и Силы Света уйдут, а без их поддержки слуг Темного Идола не победить. Хотя наш долг - идти Стезею Прави надо до конца.

 И приняли посланцев расенских не за страх, а по чести. Сидели они за круглым камнем, и мудрые беседы вились-перевивались, сдобренные тревогами и сомнениями. Беседы их были столь глубинны, что не замечали они, как текли седьмицы за седьмицами. Как-то Хранитель сидел и чертил, высчитывал что- то в пыли каменной.

 - Поведайте, почему, читая по сефиротам, имя Иеговы - четыре буквы, составляют в сумме число двадцать шесть, как и число Бога Единого, где здесь подвох?

 - С седых времен от народа с севера финикийцы, и до них филистимляне, имели тайное неизреченное ИАО. А Моисею оно было сообщено, когда он был посвящен в Хор-еб-пещере под руководством каинита Иофора, мидиамского священнослужителя. И у холдеев с древних времен, задолго до Моисея и прихода сюда недоносков, имелось это тайное имя ИАО. А имя Иегово не употреблялось до дней царя Давида, его он позаимствовал у жителей Тира и филистимлян, среди которых он проживал. Он поставил первосвященником Садока, от которого произошли садокиты, или саддукеи. Он жил и царствовал сначала в Хевроне, где праздновались ритуалы четырех тайных божеств. Ни Давид, ни Соломон не признавали ни Моисея, ни Законов Моисея. Они стремились построить храм Иегове, подобно строениям, воздвигнутым Адону и Астарте.

 Хранитель молча считал-высчитывая, затем молвил:

 - ИАО идет по числу десять и есть Дыхание Жизни. Знать, по сути с Иеговой они разные, последний подстраивает свою личину, переворачивая, и показывает профанам, что черное - это белое. Ведь будущее божество сынов Израиля взывало из горящей купины, и в качестве Своего имени дает - «Я есмь то, что я есмь», тем самым указывает, что он есть Господь иудеев, а не других народов. Ведаю, что земной Путь Иешуа в иудейской земле предрешен, как он укажет, что черное - это черное, а не белое, здесь его и схватят и попытаются уничтожить не только тело, но и призовут своего Темного Владыку уничтожить в Иешуа вечный Дух от Света Истины. Но мы пришли сюда не горы трясти, и есть чем у нас угостить Владыку иудейского. Встречались мы уже с ним, ведаю, что раны он зализал и готовится ревниво прервать Путь Иешуа, да про нас помнит, как и мы про него...

 Хранитель и Гордий встретили Иешуа недалече от берега Иордана. Толпа как всегда следовала за ним, Яр незаметно был рядом, умело отводя очи, он как бы растворялся в природе. Да и не особо он любил общаться с сынами Израиля, исключение составляли Андрей, брат Симона, и Мария из Магдалы. Так же незаметно появились и расенские посланцы. Араван присел недалече от сказывающего притчи Иешуа, мудро созерцал вдохновленный лик его.

 - Царствие это будет подобно десяти девушкам, которые взяли светильники и вышли встречать жениха. Пять из них были глупыми, а пять благоразумными. Глупые взяли светильники, но не взяли с собой масла. Благоразумные же вместе со светильниками взяли и сосуды с маслом. Жених задерживался, и все они задремали и уснули. Прямо посреди ночи раздался крик: «Жених идет! Выходите его встречать». Тогда все девушки встали и приготовили свои светильники. Глупые сказали благоразумным: «Дайте нам немного масла, а то наши светильники вот-вот погаснут». Но благоразумные сказали в ответ: «Для нас и для вас масла, наверное, не хватит. Лучше пойдите к торговцам и купите». Пока те ходили покупать масло, пришел жених. Девушки, которые были готовы, вошли с ним на свадебный пир, и дверь за ними закрылась. Позднее пришли остальные девушки и стали просить: «Господин, господин, открой нам!» В ответ он сказал: «Говорю вам истину: я не знаю вас». Итак, бодрствуйте, потому что не знаете ни дня, ни часа. И посланцы небесные не знают, ни сын человеческий, лишь одному Отцу Небесному ведомо, когда придет царство истинного Света.

 Когда сын человеческий придет в славе, и с ним посланцы небесные, тогда он сядет на свой величественный престол. Перед ним будут собраны все колена Израиля, и он отделит людей друг от друга, как пастух отделяет овец от козлов. Овец он поставит по правую руку от себя, а козлов - по левую.

 Тогда он скажет тем, кто по правую руку от него: «Придите,

 благословенные моим Отцом, наследуйте царство, приготовленное вам от основания мира. Ведь я был голоден, вы дали мне есть, я хотел пить, вы напоили меня, я был странником, вы оказали мне гостеприимство, я был нагим, вы одели меня, я был болен, вы позаботились обо мне, я был в тюрьме, вы пришли ко мне».

 Тогда праведные спросят его: «Господи, когда мы видели тебя голодным и накормили, или жаждущим и напоили? Когда мы видели тебя странником и оказали гостеприимство, или нагим и одели тебя? Когда мы видели тебя больным или в тюрьме и пришли к тебе?» И он ответил им: «Истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из моих наименьших братьев, вы сделали это мне».

 Тогда он скажет тем, кто по левую руку от него: «Идите от меня, проклятые, в вечный огонь, приготовленный Темному Противнику и его приспешникам. Ведь я был голоден, вы не накормили меня, я хотел пить, вы не напоили меня, я был странником, вы не оказали мне гостеприимство, я был нагим, вы не одели меня, я был болен и в тюрьме, вы не позаботились обо мне». Тогда они спросят его: «Господи, когда мы видели тебя голодным, или жаждущим, или странником, или нагим, или больным, или в тюрьме - и не послужили тебе?» Тогда он ответит: «Истинно говорю вам: так как вы не сделали этого одному из этих наименьших, вы не сделали этого мне». И они будут навечно истреблены, а праведные получат вечную жизнь».

 Яр тем временем встретился с Араваном и Гордием, укрылись в рощице смоковниц, Яр повел речь:

 - Долго вас не было, что-то лики ваши просветлели, но и озаботились, что-либо ценное разведали?

 Гордий встрепенулся:

 - Да, сынку, Араван научил меня, посвятил в тайну скрадывания, в мере скрадывания, на Стрибожьих ветрах, взлетал я, аки вихрь, видывал тебя с Иешуа, не удержался в искушении да долетел до родных краев. Нет краше нашей Pa-реки ничего на свете. На несколько мгновений, сынку, узрел мати твою, Дару нашу любимую.

 Яр аж вспыхнул весь:

 - Как я истосковался весь, как долог оказался наш поход, как бы я упал на Мать Сыру Землю да на Ураковой горе, да, воздав славу Купале, омылся в водах Свят-Ра-реки, да обнял бы мати земную, Дару милую нашу, а пирогов ее слаще на всем белом свете нет. Что-то детство счастливое вспомнил, еще до служения на Урак-горе, когда я был совсем малой, мешался в горнице, а ты Дару все ласково дедюлей называл, а я все пытался узнать, что за тайна стоит за этим названием; а как я гордился, узнав, что дедюля - это выборная дева пятнадцати зим от рода, которую обряжают цветами и поливают водой, чтобы вызвать в засуху дождь. Выбирали всегда Дару, да она и без обрядов до сих пор одними очами и дланями развевает градовые тучи и вызывает живородящий дождь, за что ее все оратаи боготворили. Ээх... Скорей бы домой, да урок у нас строгий, с Божьим наказом, до конца его надо довести.

 Да, отцы мои, земной и духовный, поведать хотел об Иешуа. Сила его слова набрала чистоту и мощь. Притчи его доходят сердцем, мудрую форму он избрал для усеченного народа, ведь обрезанные теряют связь с Всевышним, но имеют тесную связь с Идолом Темным.

 Тут Хранитель молвил:

 -- Вот его скрытую личину мы и разведали, злобный Противник рядится в овечью шкуру и народу Израиля втемяшил, что он не ревнивое божество низшего порядка с десятью именами, скрывающими его личину, а Единый Бог. Вот обрезанное войско и будет ему завоевывать мир Яви, но не мечами, а книгами лукавыми, да жестокой изощренностью. А Иешуа ведал Свет и исповедует Отца своего, Бога единого, поэтому понять его из людинов праха земного никто не может. Если бы он вышел во славе, в Храме, как сын Десятиименного Божества, его принял бы весь Израиль, во главе с первосвященником Кайафой. Но он Сын Света, и земная гибель его предрешена...

 Крепко задумался Яр, очи его то ярились, то тоскливая пелена заслоняла все:

 - Точно они не понимают, ведь светлое око все в Свете Божьем зреет, а темное - в черном мраке все воспринимает. Как-то я взял пергамент у бывшего мытаря, он пишет об Иешуа как о Мессии. Он пишет то, чего он никогда не говорил, из Иешуа - светлого странника - делают Бога, безумец этот клубок запутает лабиринтом невежества всем людинам с неразумной головой.

 Хранитель посерьезнел:

 - Яр, это ты опишешь его Путь, поведаешь, как Сын Света выступал против слуг Тьмы. И не навязывай Правду людинам чуждым. Донеси ее до одного, под Седавой-звездой отмечен будет один Побуд, будет это через двести шестьдесят две зимы, родится в роду Белояров зело сильный, назовут его Бус, просвещать его и охранять ты будешь... У святой горы Эльбрус он родится - там престол Всевышнего.

 - Понял я урок свой жизненный, все с Божьей Силой приведу в исполнение. Но ведаю, что самое тяжелое будет - с их книгами лукавыми бороться. Тут до вас книжники присылали глашатаев, оплаченных серебром. Громогласные, как они поносили странника. Узрел я, насколько темные изощренны, лукаво перевирая, не признавая Закона Прави, они Правду Кривдой поливают, как Свет ушатом дерьма.

 Звали они его Иешуа Беи Пандера, то есть незаконным сыном замужней женщины. Марию - мать его земную, обзывали шлюхой, а Иешуа ублюдком. Другие вторили, с другого берега, что его мать Мариам, дочь Анны из Израиля, была обручена с человеком из царского рода, из дома Давида, по имени Иоханан. Что он был законоведом и боящимся Бога. И захаживал в их дом один молодец, Иосиф, сын Пандиры, который положил на нее глаз... ну и так далее. Постоянно обзывали его мамзером, что означает «внебрачный ребенок». Что он сын оскверненной, что вместо речей его льется из него одна скверна. Что Иоханон, муж Мариам, не стерпя позора, убежал в Вавилон и остался там навсегда. А за то, что Мариам родила этого Иешуа, она подлежит побитию камнями, ибо она согрешила с Иосифом Бар Пандерой, ведь он приходил к ней с ее согласия... каждый день. Что для тех, кто желает быть обманутым, появился хвастун, грубый лжец и нечестивец Иешуа. Еще они кричали, что он Бен Стада вывез магию из Египта, в святилище был камень основания, на нем записаны непроизносимые слова, что дают власть, но выйдя из святилища все их забывают, а этот записал все на пергаменте и зашил себе под кожу, заговорив рану. Затем дома вытащил пергамент и выучил все. Напоследок кричали, что, как только он появится в Иршалаиме в Храме, его казнят в кипящей сперме. После них появились зелоты-кинжальщики, они безумны, стали уговаривать Иешуа поднять восстание, ведь у Пилата в Иршалаиме всего триста легионеров. Они с остервенением ставили в укор его же слова: «Не мир я вам принес, но меч». Настаивали, что если он настоящий Мессия, а не отступник, он станет царем иудейским, а зелоты со знаменем Мессии свергнут ненавистные римские мечи. Потом они стали угрожать ему. И вынужден был применить Силу Перуна. Стеная и брызгая слюной, они бежали отсюда. Но Иешуа стал для них злейшим отступником.

 Хранитель долго хмурился, наконец изрек:

 - Это хорошо, что ты помянул Силу Перунову. А я помяну слова Перуна с сокровенных золотых сантий-пластин, они как нельзя лучше подходят к Пути Странника, да и к нашему походу, раскрывают всю суть:

  «Увлекаясь своими деяниями, в погоне за их плодами, они продолжают идти в таком направлении и не превозмогают смерти...

 Вместо стремления к праведным целям, как Совесть людей призывает,

 Дитя Человеческое, на Мидгарде-Земле рожденное, станет вращаться в Кругу наслаждений и на этом пути его смерть поджидает...

 Это - великое заблуждение чувств, с тщетными целями соединяясь, движется в Пекло по тщетной дороге...

 Пораженное связями со тщетными целями, и о них день и ночь помышляя, ваше сокровенное Я

 начнет поклоняться внешнему Миру Яви...

 В Мире Яви, проявленном Родом, первое, что людей поражает, это желание чужого,

 вскоре оно за собой влечет гнев и похоть.

 Эти три порождения темных людей неразумных к смерти приводят, а в мире Яви лишь стойкие люди, в ком правит Совесть, стойкостью смерть побеждают всегда...

 Устремленной мыслью бурлящие чувства успокоив, пренебрежением с ними нужно бороться...

 Для таких нет смерти, ибо они Знанием

 преодолели страсти и превзошли смерть...

 А человек, стремящийся за вожделением, идя за страстями, гибнет...

 Но победив желания порочные, с себя всякий прах страстей человек сдувает...

 Для всех существ и людей

 Пекло кажется тьмой беспросветной;

 как безумные они стремятся беспечно к провалу...

 Но человеку, который отринул безумие, что смерть может сделать?

 Кто же откажется от обладания Мудростью Древней, тот пусть ни о чем ином и не мыслит, как бы изгнав из себя Силу Жизни!

 Гнев, жадность и заблуждение глубинного Я, вот смерть; и они - в этом теле земном...

 Человек, познавший Мудрость Богов и Предков своих, знает, что гак порождается смерть, и смерть его здесь не пугает...

 В его области смерть исчезает, подобно тому, как исчезает смертный, попав в область смерти...»

 Яр слушал с Гордием, вдохновлено пронизанные постижением сути Тайны. Длинные, мудрые беседы поглотили весь день. С заходом Светила пришел к ним Иешуа. Много сокровенного поведали ему посланцы, укрепив Дух его сомой-сурьей, что в чаше принимала Силу Звездную от Ковша Макоши, нити серебряные вибрировали над чашей яхонтовой сокрытой, наполняя Небесной Силой сому-сурью. По велению Хранителя Гордий достал свой звенящий клинок, поведал ему Хранитель, что выковал сей клинок кузнец Сила из металла небесного, что давно принес ему Араван, пришло время испытаний, клинок надо наполнить силой Звездного Ковша, откуда Макошь металл и послала. Облил сомой-сурьей клинок Хранитель и передал Гордию, и тот долго закалял его в Небесных лучах, что исходили из Ковша Макоши.

 - Не с людьми придется сражаться, Гордий, а с Противником Света и его посланцами, теперь этот клинок и для них смертелен. Ну а если римские вои подвернутся, то ты с ними уже встречался, зрели мы, что они ложатся, как травы.

 После длинного действа слияния с Силами Небесными Хранитель возлил сурицу во славу Божию, а оставшуюся поделили по три глотка.

 - Теперь, Иешуа, погибель, что тебе уготовили, не страшна, смерти нет. В этом будет наша победа. Но Путь свой ты должен пройти до конца.

 - Я пройду! С вами, посланцы, и Отцом Небесным я ничего не боюсь, но человеческую сущность мою сейчас не поменяешь, она вопит от страха. Да вот Магдала еще понесла от семени моего. Так хочется вырастить сына вместе...

 - Так это Мария из Магдалы в почву от сеятеля приняла?

 - Да, да, мы уже давно стали единым целым. Как я излечил ее, стала она мне светлой помощницей, лишь ей открыл да Андрею правду, кто есть Бог Израиля, личину, сокрытую от всех, и сказал, кто мой отец Небесный, а остальные - невежи, тщеславие для них выше всего...

 Утром путники перешли Иордан, вступив в долину Иерихонскую. Места были изобильны буквально всем. Роскошные рощи смоковниц давали самые изобильные урожаи. Всюду, наполняя сладостным ароматом пространство, вились знаменитые своей целительной силой для ран бальзамические растения. Бесчисленные рои пчел находили себе богатую дань на сочных ароматных кустах и цветах, из коих самые роскошные росли только здесь, наполняя равнину сладостным благоуханием и придавая особую сказочность самой местностью. Равнина медленно подымалась от глубокой расщелины Иордана. Араван, обращаясь к Яру и Гордию, молвил:

 - Наши пращуры, еще до прихода Моисея, обосновались здесь, строя свои кромы, а земли эти считали своей новой родиной, сравнивали с Ирийским садом, паленым станом звали, отсюда и Палестина.

 Впереди стоял древний Иерихон. Здесь была учреждена огромная таможня мытарей, для сбора доходов с огромной торговли разного рода редкостных восточных благовоний. На службе у римлян, в числе главных между ними, был один по имени Закхей. Люди мытарей всех ненавидели, а на богатство Закхея смотрели, как на доказательство бессовестного взятничества и лихоимства. Но в этом человеке возникло, однако, сильнейшее желание собственными очами увидеть нового Учителя вблизи...

 Будучи мал ростом, Закхей совершенно терялся в толпе народа, сопровождавшего Иешуа. Но на пути, чрез который надлежало проходить Иешуа, стояло древо. Закхей, опередив всех, с поспешностью взобрался на него, в сладкой надежде насмотреться на лик пророка. Когда вся процессия приблизилась, Закхей действительно увидел его и возрадовался этому, но как забилось сердце его, когда Иешуа остановился под деревом, взглянул вверх и, назвав его по имени, велел ему скорее сойти вниз, потому что намеревался остановиться у него в доме. Радости Закхея не было предела, значит, он, презренный мытарь, примет самого Мессию в гости...

 Ропот недовольства прошел по толпе, унизительным было даже зайти в дом мытаря.

 Но Иешуа ответил:

 - Ныне пришло спасение дому сему. Ибо сын человеческий пришел взыскать и спасти погибших.

 За столом же Закхей, встав, сказал Иешуа: - Господин, половину имения моего я отдам нищим, а если кого чем обидел, воздам вчетверо.

 Благословенно было покаяние Закхея, ведь не ограничился он бесплодным сожалением о своих совершенных грехах, но пытался искупить их добром.

 А когда пришли в Вифанию, Иешуа возлежал за столом с трапезой у Симона, коего лечил от проказы. В залу вошла женщина, она несла алебастровый сосуд, в коем было дорогое благовонное масло, и стала этим драгоценным маслом поливать чело и волосы учителя и умастила благовониями ноги Иешуа, а затем вытерла их своим волосами вперемежку со слезами, чем вызвала неудовольствие учеников, особо возмущался Иуда из города Кариоты. Он всегда был сторонником радикальных мер, больше других ждал, что Иешуа встанет во главе восстания зелотов-кинжальщиков, их сторонником он был уже давно. И был очень поражен и расстроен, когда в Заиорданье Иешуа отринул и отослал предводителей кинжальщиков, коих Иуда почитал за народных героев. А здесь было вообще глупое расточительство, драгоценное благовоние вылили просто гак... Уж лучше бы продали его, а деньги раздали нищим. Чаша терпения его переполнилась. Иешуа поглядел на него долгим взглядом и обратился ко всем:

 - Зачем вы тревожите эту женщину? Вы понимаете, что она для меня сделала? Она помазала меня на царство, но царство мое не в мире явном. Но она умастила меня благовониями и приготовила к погребению. Ведь бедные и нищие всегда будут с вами, а я скоро с вами не буду. Истинно говорю вам, вы сами прославите эту женщину и то, что она сделала для меня. А ты, Иуда, иди туда, куда ты хотел.

 Никто, кроме посланцев не обратил внимания на Иуду и слова, обращенные учителем к нему. А тот тем временем выскользнул серой тенью из дома Симона и вскоре вышел из Вифонии, он почти бежал по дороге, ведущей в Иршалаим. Внутри у него все кипело, негодование переполняло его, все тщеславные надежды его рушились, ведь изначально, слушая речи Назарянина, он в восторге думал: «Вот он! Настоящий мессия! Он наберет силы, взбудоражит весь народ, а он, Иуда, будет его правой рукой, встанет во главе кинжальщиков, и в славе приведут его к престолу. А этот жалкий ублюдок слаб, по всей видимости, оказался самозванцем, он ведет их в пропасть, кормит притчами для глупцов, нет, нет! Не тот это Мессия, власть сама шла ему в руки, а этот безумец пирует в доме каждого мытаря, да окружает себя падшими женщинами, везде за собой таскает эту Марию из Магдалы. Иуда как-то возжелал ее, думая, что она собственность всей общины, повлек ее в заросли, но получил две такие затрещины, что до сих пор помнит. А сегодня?! Какая-то падшая вылила целый сосуд драгоценнейшего масла ему на голову, а этот радуется, помазали-де на царство какое-то, а потом говорит о каком-то погребении. Все! Хватит! Будет тебе погребение!»

 Иуда, войдя в Иршалаим, тайно проник во дворец Кайафы, здесь собрались некоторые представители власти. Саддукеи высокомерно смотрели на этого раздерганного человека с горящими очами. Но когда он рассказал, что он ученик ненавистного им Назарянина и что разуверился в нем, они стали более снисходительны. Кайафа стал даже кружить лисьими стежками вокруг переметнувшегося. Синедрион давно, еще со времен проповедей Иоанна, присматривал-следил за действиями Назарянина, отголоски его резких проповедей доносились до них часто, каждый раз вызывая новый взрыв негодования. Ну а выступление в Храме было последней каплей, решение предать Иешуа казни было принято, но отложено на послепраздничные дни. Они очень опасались какой-либо новой дерзкой выходки, вроде изгнания торговцев из храма. Но тут Иуда сообщил, что Иешуа собирается провозгласить Царство Света в день Пасхи, что отменит Закон Моисея и избавит народ Израиля от Князя Тьмы. Иуда сообщил, что Иешуа говорил своим ученикам, что ему надлежит умереть для того, чтобы исполнить свое призвание, но ученики, особо Петр, уговаривали его пожалеть себя, согласиться на немощь, сдаться Синедриону, только оставаться живым. Но Назарянин отверг это, обозвал всех противниками и слугами Темного. Он назвал это искушением слабостию.

 Такое содействие Иуды заставило Синедрион принять более решительные действия. А Иуда вызвался сам провести стражу туда, где будет пребывать Иешуа.

 Нужно заметить, что Синедрион состоял из большинства ставленников Ирода, с неугодными он расправился давно и жестоко. Синедрион состоял из семидесяти одного человека, но разделялся на три малых, по двадцать три человека в каждом, но осудить на смертную казнь мог только великий - полный Синедрион. Обязанности его поистине были различны и многочисленны. Все, что составляло иудейскую жизнь в ее малейших подробностях, находилось в зависимости от его власти. Синедрион обсуждает вопросы учения, права и обрядности, наблюдает за чистотою племени и браков, устанавливает календарь и начало нового месяца, решает спорные вопросы и охраняет предание и Закон, призывает к своему суду хулителей его и ложных пророков, но осудить на смерть или побитие камнями можно было лишь по утверждению римского прокуратора.

 У Иуды они расспрашивали о русоволосом юноше, что видели рядом с Назарянином, он был хоть и молодой, но внушал им чувство страха, они видели, как перед ним бессильно падали камни, и со стражниками что-то случалось страшное. Иуда поведал, что у Назарянина есть сильные посланцы, он часто уходит к ним в горы, что они почти всесильны, но он их толком не видел и что очень боится их. Но их трое, старший самый, седой весь и взгляд! Взгляд его бездонных очей столь пронзителен и режет очами насквозь, как сталь масло. Он видел его единый раз, и многое отдаст, чтобы больше не видеть. Тут выступил Анан, бывший первосвященник и тесть Кайафы:

 - Кто может сравниться с Богом Израиля, Богом Живым, ведь мы богоизбранный народ, и не след даже простому иудею бояться каких-то сильных гоев...

 Иуда успокоился, приосанился и с присущей ему наглостью спросил:

 - Что хотите дать мне, за мою помощь?

 Анан распорядился и один из служителей, пошептавшись с Кайафой, протянул кожаный мешочек с серебром. Иуда высыпал монеты из мешочка, и алчный блеск разгорелся при виде монет, числом их было тридцать...

 Толпа поломников подтягивалась к пригородам Иршалаима, зной одолевал путников, пыль клубилась по дороге, забивалась в сандалии, скрипела на зубах. Иешуа нес в холщевой суме драгоценную ношу, чаша яхонтовая была вновь облеплена глиной от чужих любопытных глаз, был к ней небольшой запас освященной сомы-сурьи. Он ведал, что ждет его в этом городе, готовился, верил в Отца Небесного и верил в помощь от посланцев с Севера. Он собирался отпраздновать Пасху с учениками, но ведал, что не успеет, видел в чаше сей свой Путь, шепоток его произносил Меру Совести и лишь совершенствовался от этого, помнил он и все наказы Хранителя, когда тот передавал ему сию чашу. «А где же сейчас Хранитель?» - думал Иешуа. А тог подготовил у одного преданного жителя дом под празднование Иешуа с учениками, Гордий подготовил ягненка к жертвенному ужину, а Яр тем временем разведал подходы к одному дворцу - бывшему дворцу Ирода Великого. Вскоре явился и Хранитель. Отведя очи и без того заспанным римским стражникам, Араван через некоторое время был в тенистой галерее. Здесь он имел потаенную беседу с одной женщиной, та, преодолев первый испуг, зачарованно слушала древний шепоток величавого старца, все в его облике притягивало ее, и особо его очи, что видели все насквозь. Клавдия Прокула, а ее звали именно так, была женой прокуратора Понтия Пилата - всадника Золотое Копье. Ведь сильная боль в затылке, преследующая ее здесь, в Иршалаиме, и вконец измотавшая ее, была убрана сразу этим необычным старцем. И он молвил ей, что он с другой, по-ихнему гиперборейской стороны, а им сюда, в Иудею, послан странник, и они его знают, но не принимают; кто сделает-причинит ему зло. тот шагнет в пропасть, последний шанс повернуться этому племени к свету, тогда, если человек повернулся к Свету и слился в единое целое с природой, познал Бога Единого, тогда от состояния духовного все болезни уйдут в мрак, и человек познает понятие Лада и счастья...

 Клавдия Прокула впитывала как губка каждое слово Хранителя.

 Вдруг грозный окрик заставил встрепенуться ее:

 - Кто это? Клавдия! Кто пропустил этого старца? Стража!

 Но крик замер на полуслове, сам прокуратор стоял в пурпурном плаще, еще миг назад такой грозный, он вдруг обмяк, потек, как ледяная глыба под палящими лучами Светила, кое-как сделал два шага и почти рухнул на декоративную скамью, взгляд был отсутствующий. Хранитель, как пардус, пружинисто сократил расстояние до Понтия Пилата, сжал левой дланью, большим и указательным перстом виски прокуратора и, что-то шепча ему в ухо, правой дланью обвел малым коло затылок, в конце слегка щелкнул, и очи прокуратора сомкнулись.

 - Клавдия, не беспокойся, он уснул, ему меня видеть не обязательно, и помни, странника зовут Иешуа Назарей. Он спасение...

 Клавдия смотрела во все очи, след Хранителя исчез.

 А Иешуа в это время въезжал в Иршалаим на осле, коего нашли по его слову ученики. С древних времен животные, не носившие на себе ярма, особо были выбираемы на священное служение, ослик издревле служил символом мира, никогда не употреблялся в войнах и сражениях.

 Неразумная ненависть его врагов обеспечила успех его делу и запечатлевала в глазах галилеян его божественность.

 Многие жители Иршалаима вопрошали:

 - Этот ли человек лжет, что он Мессия?

 Но большая часть паломников с Галилейского озера встала на защиту своего пророка и учителя. В исступление они стали славить его, некоторые даже сбрасывали одежды, устилая путь Назарянина, но большинство было зевак, падких на всякие чудеса, вскоре и они присоединились, срезая пальмовые листья и кидая их на пути процессии к храму. Все верили, что гам объявится Царствие Божие. Нечестие людей достигло своего предела. Уверенность от кажущего торжества был так велика, что среди учеников чуть не дошло до по¬тасовки из-за первенства в этом царстве. Соломея продолжала идти за ослом, прося вновь и вновь Иешуа предоставить лучшие места около трона в Царствии Небесном, убеждала его, что ее сыновья лучшие из лучших. Иешуа, слушая ее, горько усмехался:

 - Сколь же в вас тщеславия, меня вскоре принесут в кровавую жертву, а вы за лучшие места боретесь.

 Ученики ждали, что увидят скоро знамение в облачной выси, возвещающее Царствие Божие, да услышат вот-вот глас небесный: «Благословен грядый во имя Господне!»

 Весть о кровавой жертве смутила их. Взаимное непонимание между ним и его последователями становилось с каждым мигом все более глубоким.

 А толпа простых галилеян с пальмовыми листьями в руках кричала: «Осанна, осанна!» Некоторые из них стали величать его царем израильским. Появились книжники и стали требовать, чтобы толпа замолчала. Иешуа им ответил:

 - Если они умолкнут, то камни возопиют.

 Процессия подходила к храму, жители Иршалаима почти не знали его и спрашивали друг друга: «Кто это такой?»

 - Это Иешуа, пророк из Назарета Галилейского, - отвечали восторженные галилеяне.

 Вот и храм. И что же увидел Иешуа? Те же внешние притворы, ведущие в храм, снова вместо молящихся наполнены торговцами. Чего только здесь не было: и продажа культовых безделиц, и обменные лавки, где римские, греческие и другие монеты обменивались на иудейские. Подойдя к притвору Соломона и увидев великое число продающих, еще более - продаваемых вещей, всякого рода жертвенные животные, столы с деньгами, споры, торги, раздоры и сплошной обман. Ведь этот притвор был издревле предназначен для входа и молитвы иноверцев, коим не позволялось проникать в храм далее. Везде были клетки с голубями, коих разводили для продажи сами первосвященники. И вот Иешуа вошел сюда, торговцы таращились на него, как на помеху. Иешуа понимал, что малыми мерами ничего не добьется. Нужно большее, и, обведя чертоги этого притвора, молвил:

 - Разрушу я сей храм и в три дня восстановлю его обновленным.

 Гул проклятий посыпался со стороны священников. Иешуа понимал, что он приговорен, но при скоплении народа его не схватят, побоятся волнений. Отряхнув сандалии от пыли, показывая, что так он стряхивает брань священников, спустился в женский двор. Там находились тридцать хранилищ. Сработаны они были в виде расширяющихся к низу труб, украшены были различными надписями, указывающими, на что идут добровольные приношения. Сюда каждый подходил со своим даром. Присел на ступени и Иешуа со своими сподвижниками. Вот один за другим подходили жертвователи богатые, клали в достатке серебро, но подошли двое напыщенных торговцев, они торговали палатками и шатрами, на чем чрезвычайно разбогатели, они сыпали золото так самодовольно, чтобы видели все люди. Наконец один позвал другого:

 - Савл, пойдем, хватит, а то вон голытьба глаза до дыр сотрет, еще где-нибудь подкараулят за углом, уж не сиккарии ли это, а то еще хуже, здесь бродит нищий Назарянин, и его провозглашают царем Израиля.

 - Я бы этому царю за позор устоев самолично голову бы срубил.

 Иешуа глядел в эту удаляющуюся крепкую спину:

 - В их Талмуде написано: «Кто дает милостыню в тайне, тот выше самого Моисея», или лучше не давать, чем давать напоказ и открыто.

 Но вот появилась бедная вдова, и учитель замолк. Она робко, чтоб никто не заметил, опустила две пруты, или, по-другому, лепты, самые мелкие из ходящих в обиходе монет. Глядя на самопожертвование этой вдовы, Иешуа не удержался:

 - Ибо все клали от избытка своего, а она от скудности своей положила все, что имела, - все пропитание свое.

 Просидел он в грустных размышлениях до вечера и ушел со своими сподвижниками на Масличную гору. Посланцев с севера нигде не нашел, но чаша была при нем. А утром он вновь был в храме и подходя молвил:

 - Истинно говорю, да замрет в Иудее голос торжества и голос веселия, голос жениха и голос невесты! Да не останется камня на камне от великого, стократ погибавшего в пламени города мира! Ибо не долгий-долгий срок земля его, вся пропитанная кровью, станет тернием и волщами. Ведь отдает он Сына своего на растерзание.

 А в Синедрионе разгорались страсти. Дошло до того, что вождям народа иудейского оставалось одно из двух. Признать с благоговением Пророка Галилейского за Мессию, к этому была расположена большая часть народа и даже некоторые члены Синедриона, или же, став против него и его учения, принять решительные меры к прекращению его проповеди, чудес и самой жизни. Но его обличительные проповеди всей тяжестью падали на главных в народе иудейском и не оставляли им выбора. Но город полон паломников, особо их много из Галилеи, а там почти все стоят за своего Пророка, ведь если сейчас открыто схватить его, толпа может броситься на помощь: начались бы беспорядки, вмешался бы римский прокуратор, а этого Синедриону как раз и хотелось бы избежать. Но Иуда им пообещал, что как Назарянин уединится, то он проведет стражу. Все в напряжении ожидали.

 Но ведал Иешуа о нависшей опасности, а пасхальная трапеза должна быть на следующий вечер. И являлась для всех иудеев священным праздником, Песах, то есть переход напоминал о таинственном происхождении Иеховы в ту страшную ночь, когда были преданы смерти все новорожденные младенцы Египта, но пощажены иудейские. В то же время Песах напоминает Израилю переход от рабства к свободе. Поэтому-то пасхальный ужин с опресноками был так любезен народу Израиля.

 Закон Моисеев требовал, чтобы с тринадцатого нисана или авива не должно в домах оставаться ни единого куска квасного хлеба. Глава каждого семейства с вечерней звезды начинал очищение своего дома с молитвой. Весь дом подвергался тщательному очищению. В течение следующей седьмицы, не полагалось ничего иметь или есть квасного, во избежание осквернения, которое лишало бы возможности вкушать пасху. Дрожжи символизировали грех и ожесточение. Весь этот день проходил в Иршалаиме и окрестностях чрезвычайно шумно и хлопотливо, потому что не только местные жители, но и все бесчисленные богомольцы хлопотали о закупке и заклании агнца, так что в этот день иногда закалывалось более двухсот тысяч агнцев.

 Иешуа послал двоих убедиться, что дом готов, на который указал ему Хранитель. Вернувшись, они радостно сообщили, что у ворот встретили человека с кувшином, он и сопроводил их.

 - Твои друзья, равви, позаботились о тебе и обо всем, там есть все, что нужно.

 - И я вам говорю, что Пасху встретим тайно и сегодня, а завтра уже не успеем, меня ждут смертные страдания...

 Двенадцать были в замешательстве, почему святой праздник переносится. О каких страданиях говорит учитель, ведь все ждут, что он провозгласит в храме Царство Света.

 Но Иешуа пресек их ропот, и они с величайшей осторожностью и опаской добрались до указанного дома. Хозяин уже ждал их. Наверху им была приготовлена светлая, чистая комната. На стенах, кое-где висели коврики, полы были выметены и застланы циновками. Все остатки квасного хлеба в доме были собраны и сожжены в очаге. Легкие возгласы удивления учеников отдались эхом в углах просторной залы, стол, крепкий добротный стол был накрыт под праздничную трапезу, тарелки с опресноками, глиняные кувшины с вином и агнец, приготовленный в домашней печи, - аромат витал над столом сногсшибательный, стояла в сторонке и пасха. Скромная, сокрытая чаша заняла незаметно на столе свое место.

 Вот наш хобурот и собрался, вечеря сегодня будет особой.

 Двенадцать как всегда стали спорить, кому из них быть ближе к учителю.

 - Сегодня священная вечеря, а вы не научились побеждать свое честолюбие, от него даже опресноки могут скиснуть. А я даю вам пример.

 И снял он с себя цельнотканый хитон и перепоясался полотенцем, взял кувшин для омовения, готовясь обмыть ноги ученикам своим. А те были в большом недоумении, что он хочет уподобиться слугам, встречающим путников после пыльной дороги.

 - Мерой Совести я возвеличиваюсь перед Отцом моим и умаляюсь в глазах невидящих.

 Симон запротестовал в смущении:

 - Ты мне ноги омоешь?

 - Что я творю, ты не видишь, но поймешь потом.

 - Нет, вовек ты не умоешь ног моих.

 - Если не очищу тебя, не будешь со мной рядом.

 И обмыл он всем ноги.

 - Ну вот и чисты вы, но не все... Дал я вам пример, как больший умаляется до малого и служит человеку, как я служу Отцу Моему. И вы должны делать так же. Так приступим к трапезе, и завещаю вам, чтобы вы пили и ели за трапезой моей в Царстве Света.

 Все наполнили чаши плодами виноградной лозы, Иешуа придвинул сокровенную чашу, сокрытый под глиной древний подарок рахманов прятал свою дивную яхонтовую красу. И восполнил он ее запасом малым данной ему Хранителем сомы-сурицы. И пошла играть сурица, напоенная силой Божьей, лучами Светила пробудившаяся. Глядел в чашу Иешуа и видел то, чего вовек видеть ему не хотелось. Все возлегли на ложа, установленные полукругом, вокруг стола. Годовалый ягненок был по обычаю запечен целиком и приправлен горькими травами, облитый приправой широцет. Иешуа встав, взял один из двух пресных хлебов, преломив его, и положил половинки на другой хлеб.

 Заповедь новую даю вам - любите друг друга, как я вас возлюбил. Если будете иметь любовь между собой, это будет знаком, что вы мои ученики.

 Мало понимали ученики всю важность момента, продолжая вкушать пасху и ягненка. Иешуа наливал третью чашу, чашу благословения, но сам глядел все в чашу тайную, грусть-печаль пробегали по челу его. Просил он их повторять сию вечерю в память о нем и думать о хлебе как его теле, а о вине как о его крови. К концу трапезы Иешуа выдал то, что тяжелым камнем лежало на сердце:

 - Истинно говорю вам, один из вас предаст меня.

 Наивные люди смотрели друг на друга, каждый спрашивал:

 - Не я ли?

 И даже скупой, алчность которого была второй его природой, вопросил, сохраняя присутствие духа:

 - Не я ли?

 Иешуа взял преломленный кус хлеба, обмакнул его в соль и протянул Иуде:

 - Ты сказал. Ешь хлеб - тело мое.

 Затем глянув проникновенно в глаза, печально, с укоризной молвил:

 - Что делаешь, делай скорее.

 Но недалекие-невидящие ничего не поняли, куда посылает учитель Иуду. Но своему скудоумию думали, что Иуда, следящий за кассой общины, спешит сделать запасы на завтрашний праздник Пасхи, не воспринимая сегодняшнюю вечерю всерьез. Иуда быстро исчез. Никто не понимал природу грусти Иешуа.

 - Я слышу его шаги и знаю, куда они направляются, Черный Противник нашел подходы среди самых близких, и не на кого мне опереться...

 Наставник встал и во второй раз преломил хлеб, и на всех галилеян повеяло родным, лишь Иуда был не из Галилеи, вспомнили, как в родных краях, на берегах Генисаретского озера, Иешуа преломлял хлеб и насыщал всех голодных.

 И поднял он четвертую чашу благодарения, по обычаю, последнюю.

 - Благословим Бога - Отца моего Небесного.

 - Благословен Бог Израилев, Бог Савоаф, восседающий среди херувимов.

 Так вторили слепые ученики, не понимающие сути Отца Вечного.

 - Эта чаша - есть то новое, о чем вы не знаете, новое по моей крови. Пейте из нее все, кровь моя многое вам поведает. Делайте это всегда в воспоминание обо мне.

 А сам, отрешенно глядя в чашу и что там происходило, усиленно о чем- то думал и, решившись, выпил, но не до конца. Во время седера можно было спрашивать обо всем и даже старших, первый осмелел Симон:

 - Куда ты идешь?

 - Куда я иду, ты не можешь теперь последовать за мной, но последуешь позже.

 - Но почему я не могу последовать за тобой теперь?

 - Симон, эх, Симон, Темный Противник просеял вас, как пшеницу, да не устоите вы в погибели моей, утвердись, да попытайся утвердится братьям твоим.

 Со всей горячностью Симон воскликнул:

 - Да с тобой я готов и в тюрьму, и на смерть идти! Я душу мою за тебя положу!

 - Душу твою за меня положишь? Истинно, истинно говорю тебе: петух не пропоет, как ты отречешься от меня трижды.

 Симон отпрянул огорченный, но тут Фома вопросил:

 - Мы не знаем, куда ты идешь, как нам знать путь?

 - Я - путь к Свету, истина и жизнь. Никто в Израиле не придет к Отцу Небесному иначе, как через меня. Если бы вы ведали Свет, что я несу, то и Отца моего знали бы.

 Они начали в нелепости своей просить показать Отца Небесного.

 - Сколько времени я с вами, и вы не познали меня и Пути моего? А если бы познали, увидели бы Отца... Верьте мне, что я в Отце и Отец во мне... Если любите меня, Путь мой соблюдайте. Отец Небесный даст вам другого утешителя, чтобы Дух Истины был с вами вовек. Его мир не может принять, потому что не знает и не видит его. Еще недолго, и уж мир меня не увидит, но вы узнаете меня, потому что я жив буду. Слово мое, которое вы слышите, не мое, но пославшего меня Отца Вечного, это я вам говорю. Утешитель ж, которого пошлет отец, он вас научит всему и напомнит вам все, что я сказал вам. Продайте одежду свою и купите мечи...

 - Учитель, вот здесь два меча...

 - Довольно.

 Прервал Иешуа, видя, что они говорят на разных языках и его никто не понял.

 - Я уже не буду о многом говорить с вами, ибо идет Темный Князь мира и во мне не нашел ничего общего... Вставайте, идем отсюда.

 И оставил он чашу на сохранение хозяину дома. Выйдя на улицу, направились к воротам Гефсиманского сада. Это было небольшое частное владение, оливковая роща, обнесенная каменной стеной.

 А тем временем перед мрачными членами Синедриона стоял рыжий иудей, в лукаво сверкающих глазах обнаруживалось преступное беспокойство и алчность. Много что взвешивалось на его весах, двоякая мысль пульсировала у него в челе. Одна - что Иешуа не тот Сильный Мессия, а самозванец, и вместе с ним схватят и его ненавистных приспешников и остолбуют на ставросе. Здесь он себя уже обелил и вывел из-под удара. А вторая - что он спровоцировал более быстрое восхождение на престол Мессии и подставил под гибельный удар ненавистный Синедрион, если он настоящий, то народная толпа сметет и священников, и римлян, а он останется самым близким другом и лучшим учеником Мессии, его правой рукой. Так и так он выигрывает, да еще остается при деньгах, правда небольших...

 Храмовая стража выдвинулась, готов был и Иуда.

 Ночь, полная луна ярко светила, повисшая на небосклоне, и только треск цикад наполнял ночную мглу. Ученики с Иешуа вошли в ограду, оглядевшись, стали располагаться на отдых. Большую силу дала ему жертвенная сома-сурица, но человеческая сущность все же была слаба. Просветленный покой менялся на челе тревогой и скорбью.

 - Посидите здесь, а я пойду помолюсь.

 Дремота и оцепенение сковали их, они уснули. Иешуа ушел в сторону, под деревья, полная луна серебрила листву, и отблески призрачно гуляли на стволах деревьев. Он упал на колени и начал горячо молиться. Но это была не та молитва, образ коей он давал ученикам. Мера Совести отражала весь трагизм происходящего, у него в руках был ключ, и он знал, как его применить. Секрет Меры Совести недоступен без сокровенного ключа Спента. Приношение Жертвы Сомы состоит в его обладании полного ведения применения священного слова и речи Вак. И раскрывается форма, заключенная целиком в числах и слогах священного метра стихосложения. Он произносил медленно и получал один результат, потом быстро - и в определенном ритме получался другой поразительный результат. Каждый метр являлся невидимым хозяином чего-то видимого в этом мире. Это великое значение метрической речи Меры Совести происходило от числа слогов, из которых она состояла, ибо каждая вещь имеет определенное числовое соотношение. Они были настолько вечны и божественны, насколько вечны и божественны сами слова, которые они содержали. Иешуа весь менялся, уже в какой раз его внешняя суть претерпевала изменения, оставалась неизменной внутренняя сущность. Это тело теперь не ведало смерти, более того, оно ведало, что смерти нет...

 - Но чашу свою я изопью до конца.

 Бессмертная сущность находится в колыбели смертной сущности. Эти два вечных идут повсюду. И сетовал Странник, что все его приверженцы знают одного, не зная другого. Видел он своим внутренним взором картины будущего. Войны и насилия, гонение и отступничество его последователей, их неблагодарность и маловерие, жестокосердие в утверждении своих догматов, столь ущербных. И видел он, как темные посвященные, не зная, как быть с его учением о Свете, не умея ее уничтожить, собрали всех мудрецов лукавствующих, подбирали слово к слову, букву к букве, сопоставляли его учение об истине Света. И видел он, что все это творится для тайного покорения всех народов, малым коленом левитов и Черный Идол, Противник возвышается за их спинами. Но вдруг свет озарил-рассеял тьму вокруг него, и явились в неверном звездном освещении трое посланцев с берегов Свят-Ра-реки. Древний шепоток завибрировал по листве, закручивая витиевато лунные дорожки Суровые, и мудрые очи Хранителя смотрели твердо и прямо в очи странника.

 - Укрепился ты Силами Небесными, Макошь древняя сотворила тебе тело, что пострадает в жертве твоей, но на суть твою, искру от костра Отца Небесного, покушается Темный - божество обманчивое, что спрятался за десятью именами и назвался Богом Израиля. Но прочел ты в Мере Совести, что Израиль - значит богоборец. Битва предстоит, жестокая битва, и мы, Внуки Божии, готовы сразиться. Ничего не бойся, мы с тобой... с тобой... ой...

 Видение растворилось, Иешуа встал, ноги еле держали его, чело усыпано бисеренками пота.

 - Симон, ты спишь? Не мог ты один час пободрствовать?

 Тот поднял голову, но дремота вновь одолела его. Странник еще раз отошел под сень олив, продолжая укреплять себя Мерой Совести. Но через какое- то время он решительно вернулся:

 - Вставайте, идем. Вот предающий меня близко.

 Внизу рощи, где стояли масличные выжимные прессы, засверкали огни, шли вооруженные люди. Впереди двигался Иуда Искориот, затем храмовые стражники, все были с дубинами, было несколько высших духовных наставников и старейшин, с ними начальник римской когорты и где-то с дюжину солдат с обнаженными мечами. В руках у многих были фонари и факелы. Иешуа вместе с учениками решительно вышел навстречу, к нему метнулся рыжий: «Равви, радуйся!» - и поцеловал его. Иешуа отстранил его притязания:

 - Кого ищите?

 Вперед выдвинулись со светильниками храмовые стражи, пытаясь разглядеть, кто стоит и говорит сними.

 - Иешуа Назарянина.

 - Я есть Он!

 Мера Совести и запрещенное выражение были очень действенны. Стражники с кольями отступили и попадали, разбив два фонаря. Странник был в силе. Симон, видя такое, с криком прыгнул и неуклюжим ударом отсек ухо стражу Малху. Симон, вопя, призывал сподвижников побить всех и помочь пророку. Но Иешуа ровным голосом остановил его.

 - Остановись! Взявшие меч - мечом и погибнут!

 Иешуа вышел к храмовым служителям:

 - Как на разбойника вышли вы с мечами и дубинами, чтобы взять меня! Каждый день бывал я с вами в храме, и вы не подымали на меня рук. Но теперь ваше время, и Князь Тьмы с вами. Я отдаюсь, а их не трогайте.

 Здесь последнее мужество оставило учеников, они бежали, как зайцы. Предавши, его оставили, своя одежа оказалась ближе к телу. Тут трибун, начальствующий отрядом, приказал связать Иешуа, римские воины схватили его без всякого сопротивления. Полная луна мерцала, освещая процессию, что двигалась из Гефсиманского сада через молчаливые улицы спящего города. Шли они, и шаги грубых сандалий растворялись в ночной мгле. Вскоре показался дворец первосвященника, в котором жили и творили черное дело два основных исполнителя этой черной несправедливости - Анан и его зять, Иосиф Кайафа...

 Анан давно уже не был первосвященником, но так называли его не только из глубокого почтения, по и потому, что полной властью в синедрионе обладал он один, а зять Кайафа - действительный первосвященник, был только послушным орудием Анана. Дух этой семьи отличался высокомерием, дерзостью и жестокостью. Он обладал тем особым изощренным родом презрительной и угрюмой злобы.

 Анан, этот престарелый злобный первосвященник, увидел странника в путах, со злорадством приступил к допросу. Вопрос был о учении его и об учениках.

 - Я говорил явно миру. Я всегда учил в храме, где все иудеи сходятся, и тайно не говорил ничего. Что спрашиваешь меня? Спроси слышавших, что я говорил им. Вот они знают, что я говорил.

 Этот ответ напомнил неправедному судье о вопиющем нарушении им судебных законов, требовавших суда открытого, дневного и при свидетелях, а не ночного, тайного. Его независимый ответ разъярил всех, слуга Анана стоявший рядом, крепко ударил Иешуа.

 - Так-то ты отвечаешь первосвященнику?!

 Но обида была перенесена спокойно и уверенно. Ведь это не враги, а мыши врагов, так, пыль...

 - Если я плохо сказал, покажи, что худо. А если хорошо, почему ты меня бьешь?

 Анан видел и слышал все, но не стал он обуздывать безрассудную дерзость своих слуг. Главным делом он считал судить и преследовать невиновного.

 Когда происходило это незаконное судилище, на дворе первосвященника вокруг пылающего костра расположились вооруженные людины, это была дворовая челядь и служители. К ним пробрались Иоанн и Симон, стараясь что-либо разузнать об учителе. И вот они увидели, что Назарянина вывели стражники, в тот самый момент служанка подступилась к Симону:

 - И ты с Назарянином был.

 Она пытливо и подозрительно вглядывалась в его лицо.

 - Я не знаю и не понимаю, про кого ты говоришь.

 Смущенный, что-то бормоча под нос, Симон отошел в сторону. Но и тут один из служителей, родственник Малха, коему Симон отрубил ухо, глядя прямо в глаза, жестко спросил:

 - Не я ли видел тебя с ним в саду?

 И тогда Симон испугался, объятый ужасом, он стал клясться и божиться, что не знает сего человека. Двинулся он к выходу со двора, но и тут его окружили слуги, а одна служанка стала обличать его:

 - И этот был с Иешуа Назарянином.

 Но Симон малодушно стал клясться:

 - Не знаю человека сего, о котором говорите.

 И выскочил он за ворота, а за спиной его прокукарекал петух. И зарыдал Симон горько, чуя какой он оказался пылью у ног светлого учителя. Взгляд учителя жег его сердце, а он снова и снова слышит роковое предсказание: Прежде, чем пропоет петух, ты отречешься от меня три раза.

 А Анану ничего не оставалось, как отправить Странника к Кайафе, на суд синедриона, который надлежало производить днем. Он был крайне доволен, ведь ему ничего не стоило доставить зятю удовольствие, показать связанным того, кто недавно еще казался всему синедриону недосягаемым.

 Ввели связанного Назарянина через арку, на мощеный двор. Здесь, кроме жилищ, располагались палаты для заседаний, а также различные службы.

 Синедрион к утру был собран, но много было споров, ведь нельзя было по закону судить накануне субботы или пасхи, это у иудеев было строго запрещено. Совет заседал в палате Г'азит. Места судей были расположены полукругом, в середине - Кайафа. Он был такой же, как и его тесть, пронырливый и бессовестный саддукей, но с меньшей силой характера и воли. Злобно взглянув на своего узника, он задал вопрос таким голосом, который уже отзывался смертным приговором.

 - Ты ли Мессия, скажи прямо.

 Он молчал, наконец нашли двух лжесвидетелей, оба иудеи - Ананий и Ахазий. Те начали говорить сбивчиво и противоречиво.

 Он говорил: «Могу разрушить храм Божий и в три дня создать его».

 Другой это подтвердил:

 - Мы слышали, как он говорил: «Я разрушу сей храм рукотворный, и чрез три дня воздвигну нерукотворный».

 В собрании пошли раздоры и разногласия по вопросу о том, насколько преступны подобные речи.

 Кайафа вскочил с судейского места, выскочил на середину, он выходил из себя от бешенства и страха, закричал, брызгая слюной:

 - Что ты ничего не отвечаешь? Они же против тебя свидетельствуют. Но он молчал и не отвечал ничего. Все злопыхательства не завладевали его вниманием. Он пришел в Иршалаим на изменение Меры Жизни не по ошибке. Вся его эта земная жизнь была положена на служение и исправление этого народа. И вот, наконец, собрались перед ним сыны дома Израилева. И все вехи про- шедши Израиля, представились перед Божественным разумом того, кто стоял здесь в ожидании своего приговора. Последний шанс свой на спасение и по¬ворот к Свету они сами растаптывали грязными сандалиями. И бисер метать Странник не захотел.

 Но здесь Кайафу отвлекли, стражник прошептал первосвященнику:

 - Сюда, к вам рвется какой то рыжий, хочет свидетельствовать.

 Кайафа с двумя священниками вышел на ступени. Стражники с трудом сдерживали рыжего, очи того совсем ошалели и бесновато дергались в стороны, и вот вперились в темный лик Кайафы.

 - Я согрешил, предав вам кровь праведника. Хочу свидетельствовать за учителя!

 - Нет! Нам нет никакого дела до этого. Еще раз нет. Ведь ты получил и взял деньги зато, что продал. Иди, против него свидетельствуй, получишь еще денег!

 - Будь прокляты ваши деньги, будь проклят ваш суд с вашим Темным Владыкой!

 Иуда вывернулся из рук пытавшихся схватить его стражников и убежал, сыпя проклятиями.

 Вернувшись, Кайафа встал перед странником, все голоса старцев смолкли, и коварнейший вопрос ударил бичем по пленнику:

 - Заклинаю тебя Богом живым, скажи нам, ты ли Мессия, Сын Благословенного?..

 И здесь Странник преобразился, горний Свет освятил чело его, побои исчезли. Очи преисполнились внутренним светом.

 - Я! Сын человеческий, сын Отца Моего, Вечного, но не вашего живого божества, присвоившего себе звание Единого. И вы узрите меня!

 Кайафа поперхнулся, закашлялся, замахал руками. И тут палату наполнил треск раздираемой ткани. С оглушительным звуком лопнула верхняя одежда Кайафы, две нижние он разодрал с отчаянием. В величайшем избытке мнимой ревности к Богу Израиля все остальные священники разодрали на себе одежды. Кайафа кричал в исступлении:

 - Слышали ли, слышали ли вы, что он сказал? И мы еще требуем свидетелей? Только смерть!

 - Смерти, смерти! - Повторяли один за другим старейшины.

 Назарянин стоял уверенно, спокойно и решительно рек:

 - Смерти нет, ни я ее, ни она меня не знает.

 Змеиное шипение было ему ответом. А так как рассвет еще не наступил, то по Закону нельзя было объявить приговор. Назарянина выволокли во двор, где начали плевать ему в лицо, бить исподтишка, крича:

 - Прореки нам. Назарянин, кто ударил тебя?

 И долго, до самого рассвета издевались над ним. А затем ввели его уже в другую залу. Наглые в своем лицемерии, повторили вопросы, ведь им надо было добиться необходимого содействия в достижении цели со стороны римского прокуратора.

 У римлян, да и у иудеев был закон, изданный Тиберием, вследствие которого смертная казнь совершалась не прежде десяти дней после приговора. Но суд во главе с первосвященниками сам нарушал свой закон. Страх обуял их, что народ узнает те слова, что рек Назарянин. Как можно скорей надо покончить с Назарянином, иначе промедление смерти подобно. Он с легкостью покончит с ними, а против этого - только смерть, а этот речет, что ее нет, поэтому надо загрести жар чужими руками, то есть руками римских властей. Знали они, насколько Понтий Золотое Копье скор на расправу, и придумали они, лицемерные, что Иешуа претендует на звание Царя Иудейского, угрожая власти самого кесаря. Прокуратор в свое время отличился храбростью в войне с германскими племенами, за победы в жестоких боях, командуя конной турмой, заслужил звание Золотое Копье, или по-латински - Пилат. Он был полностью равнодушен к внутренним раздорам иудеев. Он как римский воин видел во всех религиозных движениях лишь проявление необузданного воображения и заблуждающегося ума. Вообще он не любил иудеев. Те же в ответ его просто ненавидели, впрочем, как и весь мир, находили его заносчивым, надменным и вспыльчивым, обвиняя его во всех преступлениях. Тем временем первосвященники и книжники пришли к претории Пилата, но они не вошли в нее, дабы не подвергнуться осквернению. Перед входом в преториию возвышался над площадью «каменный помост», по-иудейски Гаваафа, то есть блюдо или чаша. Он служил судейской трибуной, отсюда объявлялись народу приговоры суда.

 Сюда-то совет синедриона и привел своего узника. Решительным шагом, надменный в своем превосходстве, прокуратор Иудеи Понтий Пилат в плаще вышел к ним, окинув взглядом собрание духовенства и всякую чернь, что слеталась, как саранча, отношение к этим людям низшей породы отражалось на его породистом высокомерном лице. Он приказал вынести курульное кресло, сделанное из слоновой кости, установить его в чаше гаваафа.

 Взор Пилата упал на узника, стоявшего перед ним в светлом длинном хитоне, при всей его брезгливости к этому низкому племени лицо узника его заинтересовало, хотя оно было и в ссадинах, и кровь запеклась на челе его, но очи...

 Они поразили прокуратора, в них было понимание всего мира, он не думал о себе, в нем было сострадание ко всему миру, и к нему, лично к нему. Что же могло разозлить синедрион в этом человеке, если эти очи можно назвать человеческими.

 - В чем вы обвиняете человека сего?

 - Если бы он не был злодеем, мы не предали бы его тебе.

 У прокуратора была большая сеть осведомителей. И от них он слышал, что вся деятельность Назарянина направлялась к изобличению пустоты и лицемерия иудейских раввинов, книжников и фарисеев, коих Пилат и сам презирал. Поэтому наместник кесаря менее всего хотел быть слепым оружием коварства первосвященников.

 - Возьмите его вы и по закону вашему судите его...

 Ему было все равно, что узник выступал против Закона иудейского, Пилату он был ненавистен. Крайне был удивлен и вспомнил, что жена его докучала, ведь она избавилась от всех женских болезней, и говорила ему то же, что он слышал от первосвященников - что он сын Божий. Пилат сошел с чаши и подошел близко к узнику, внимательно разглядывая его, пытаясь проникнуть в Тайну. Речь он вел вопрошающе, всегда грубый и скорый на расправу, здесь он был не похож на себя.

 - Я на то и родился и на то прислан в эту землю, чтобы свидетельствовать о царстве Света и истине. Всякий, кто от истины, слушает меня - голос Света.

 Пилат тряхнул головой, ему, прямолинейному, тяжко было познать смысл сказанного. - Истина! Что есть истина?

 Игемон был раздражен, но в то же время он был тронут Узником. Мысли его скакали, ведь жена его только и бредит этим светлым человеком. С каким бы удовольствием он крикнул своей центурии: «В мечи», и порубали бы римские мечи этих ненавистных священников, что провоцируют его, обещая подло донести кесарю Тиберию, что он покрывает самозванца, царя иудейского, а тот призывает не платить налога кесарю. Гнусные твари, им сюда непристойно заходить, бешеные пустосвяты, его руками хотят как можно скорее этого светлого человека...

 И он, одернув резко алый плащ, вышел из претории к иудеям.

 - Я никакой вины не нахожу в этом человеке.

 Услышав от беснующихся священников, что этот самозванец родом из Галилеи, ему пришла мысль, как можно не обагрять кровью праведника свои руки. Ведь Ирод Антипа - их правитель, и сейчас он в Иршалаиме.

 Все эти времена отношения между прокуратором и Антипой были натянутые. Оба подчинялись легату Сирии, но Антипа хотёл быть единственным хозяином Галилеи. Он решил отослать подданного Галилеи к Ироду, здесь бы он примирился с соперником, который был для него опасным, да и переложил бы распутывание клубка, сложил бы с себя ответственность. Он смалодушничал в первый раз...

 Ирод, услыхав, что привели Иешуа Назарянина, очень остался доволен и Понтием Пилатом, да и о Пророке молодом много слышал. Слышал о его чудесах, и сейчас, когда Пророк оказался в его власти, он надеялся удовлетворить свое любопытство.

 Но не открыл перед ним он уст своих. В таинственном величии он молча стоял перед ничтожным царьком, и толпа бесноватых священников, сколь не оскорбляла его, не услыхала в ответ НИЧЕГО. Не мечут бисер перед... Когда еще Путь не окончен.

 Не удовлетворив своего тщеславного любопытства, он крайне возмутился столь непочтительным к нему отношением. Да кто он такой, этот Иешуа?! Быстро утомившись, легкомысленный царек потерял всякое терпение. Обвинение священников он пропустил мимо ушей. И в своем жестокосердном разочаровании он отдал Иешуа на издевательства своим воинам. Затем в насмешку одел его в царские одежды и отослал обратно к прокуратору. И этим как бы провел черту примирения.

 Понтий Пилат опять вышел на помост-чашу, воссел на свое кресло и сурово, с металлом в голосе заявил:

 - Вы привели ко мне этого человека как смущающего народ. Так вот, я, произведя расследование в вашем присутствии, не нашел за этим человеком никакой вины из тех, что вы выставляете против него. Ведь и Ирод не нашел ничего, отослал его к нам. Итак, ничего достойного смерти он не совершил. Значит, наказав его бичеванием, отпущу.

 Анану стало плохо, он видел, что их план рушится, Кайафа наливался свинцовой яростью. На тот момент в темницах ждали участи некие разбойники, по-своему народные герои. Особо отличился Бар-Абба, или Варавва. Он самолично зарубил несколько римских воинов. Пилат же уверенно попросил народ, наивный, он думал, что эта купленная за серебро первосвященников толпа есть народ Иршалаима, он спросил, кого ради праздника Пасхи освободить от смерти. И купленные недоноски стали вопить:

 - Освободи Варавву, Варавву отдай нам!

 Здесь прибежал гонец от жены, которую он боготворил. Послание, что он принес, гласило, что Иешуа от Бога, ей было видение под утро, если с ним что-либо случится, то Боги отвернутся от их семьи, от Рима и от этой подлой Иудеи. Да! Давно Понтий не был в таком раздумье. Дилемма стояла такая жесткая. Под прямой угрозой была его власть от кесаря, коего он как истый римлянин чтил больше всех богов. А здесь просьба любимой жены, да и на самом деле, что-то есть в этом светлом проповеднике. Все! Хватит идти на поводу, достаточно бичевания. И он отдал приказ. Иешуа выволокли тотчас в караульное помещение, надев на его чело венок из терна, начался жуткий отсчет, эти бичи с шипами рвали тело, Иешуа не реагировал, а это раззадоривало римских солдат еще больше. И они продолжали. Нет, он падал, тело его рвалось, но он не уступал, да и как он, кровь которого текла в прошлых жизнях в Высших, он принадлежащий Роду, мог сломаться под бичами каких-то жалких римлян.

 Пока длилось бичевание, священники рассыпали столько продажного серебра, что собралась огромная толпа, люто орали: «Варавву, отдай Варавву! Лжеца на столб! На столб!»

 И как только Иешуа привели к помосту-чаше, то крики превратились в вой:

 - Распни-и-и!!!

 Распри длились долго. Понтий видел такую отрешенную решимость, что стал колебаться.

 - Он сделал себя сыном Бога!

 В очах римлянина что-то поплыло, и кто-то Темный взял его мягко под локоть и подвел к Узнику. Темный был мягким, но властным, шептал:

 - Спроси его, кто он?

 - Откуда ты?

 Молчание было ответом. Странник видел Владыку Израиля и, облизнув окровавленные губы, ответствовал:

 - Ты, да и Ты, никто из вас, не имеет надо мной власти, ты, Владыко ничтожных, гибели моей добиваешься? Остроухий! Опусти сюда ухо и слушай, делайте скорее то, что делаете, но ты, ничтожный дух, возомнивший себя Богом и оболгавший ущербный народ, сегодня ты не будешь победителем, тебя выкинут сегодня из храма, будешь ты духом бездомным...

 Понтий Пилат - игемон, наделенный властью кесаря Тиберия, этот в прошлом отчаянный рубака и воин, видевший Смерть не раз очи в очи и не боявшийся ее, смалодушничал во второй раз:

 - Принесите мне чашу с водой, я умываю руки. Варавву отдайте этим, а ты будешь распят.

 Зловещий, темный хохот был ему эхом.

 Как тяжел был этот путь, каждый шаг отдавался резкой болью по всему телу. Воины римские, взвалив деревянный столб на плечи, повели Странника и двух разбойников на казнь. Отряд воинов в полном вооружении железно ступал под командой сотника, толпа зевак окружила процессию и разглядывала их с холодным любопытством. Путь пролегал по Нижней улице, что разделяет Акру от Гареба, и дальше тяжелым крутым склоном, до Эфраимских ворот.

 Все тело кричало от боли, сломанный нос не давал свободно дышать, на порванные бичами плечи лег тяжелый столб, нижний конец скрежетал по мостовой, пот застилал очи этого истерзанного, осмеянного и униженного, но он шел, и внутри себя горько оплакивал участь этого народа, на лечение которого он был послан и не принят был. Горько ему было от того, что ведал он, что будет через четыре десятка лет. Увидел он, что Иршалаим будет разрушен, от храма не оставят камня на камне, реки крови зальют древний город, такая боль пронзила его, что упал Странник, сначала припав на левое колено, а под тяжестью столба пал ниц. Римляне хотели покончить с этим делом до начала праздника. Центурион задержал Симона-иудея, который шел в Иршалаим, приказал ему нести столб избитого Назарянина. У ворот Эфраимских их окружила толпа, шествие застопорилось. Иешуа поднял голову и впервые за сегодня заговорил:

 - Дочери Иршалаимские, не плачьте обо мне, но о себе плачьте и о детях ваших...

 И пророчествовал он, что ждет Иршалаим, что не принял последнего спасения и предает Странника Света и ждет его безбожное опустошение.

 Выйдя за ворота, процессия повернула к холму. Лысая гора, или Череп, стояла у дороги. Римляне взяли этот вид казни у карфагенян, дабы устрашать непокорных, ставили столбы около людных мест, у дорог. Ни одного из трусливых учеников рядом не было. Тяжел был путь наверх, с середины склона римские воины за руки тащили избитого, еле живого Странника, но он знал свой Путь. Наверху солдаты сорвали с троих верхнюю одежду. Водрузили столбы, на верхней перекладине Назарянину прибили дощечку с шутовской надписью, что он царь иудейский. Обвязав запястья рук, перекинув веревку через верх столба, двое воинов ухватились за верх столба-ставра. Была приставлена короткая лестница, и воин вогнал тяжелые кованые гвозди в запястья Иешуа, а затем гвозди вогнали в ступни его. Алая святая кровь потекла из ран. Вооруженная охрана оцепила холм, не пуская никого. Но какими-то уловками наверх пробралась женщина в темной накидке, с ней было два расторопных мужчины. Это была земная мать Иешуа с его братьями. Центурион глянул на это сквозь пальцы и приостановил охрану, готовую согнать древками копий непрошеных гостей. Плаксивые высказывания заставили Иешуа поднять очи, с трудом разомкнув запекшиеся губы, он прогнал их, не их он ждал. Центурион понял, что тревога оказалась напрасной, жалкие последователи разбежались, и никакого бунта черни не будет. У подножия стояла небольшая толпа женщин, среди них была Мария из Магдалы, Соломея, Мария Клеопова, к ним присоединилась пристыженная Мария с братьями Иешуа. Все они были в отчаянии. Лишь у Марии из Магдалы очи горели, она на что-то надеялась, ее воплощенная любовь висел, распятый, тело беззащитно белело на столбе, по сторонам висело два несчастных разбойника. Удушье мучило их, Светило пекло нестерпимо, раны воспалялись и назойливые мухи лезли в глаза, уши, рот. Конвой ждал последнего вздоха распятых, от скуки они сели играть в кости и бросали их, на кону был белый хитон странника. Появилась кучка священников, членов синедриона. Особо злобные сердцем не могли себе отказать в удовольствие поглумиться над странником.

 - Других спасал, а себя самого не может спасти! Царь Израиля пусть спустится со столба, чтобы мы видели и уверовали. Пусть Бог избавит его теперь. Ведь он назвался Сыном Божиим.

 - Да это так! Я един с Отцом моим, а вы своего Отца сегодня потеряете.

 Злобный ветер подул с вечерника, лохматые тучи, похожие на жутких зверей, наступали на Иршалаим.

 - Властелин ваш идет, змеиное племя.

 Жуткий холод свистяще ударил Иешуа в подреберье. Тьма стала сгущаться, и за спинами священников тьма приняла форму фигуры, высокой и величественной. Его шелестящий шепот был притягательный, как и сама суть, но невосприимчив для человека, ведающего Свет:

 - Я здесь! Я вижу сейчас смерть твоего тела, а остальное я буду сейчас рвать, дух твой разложу на составляющие, и ты будешь в моей власти.

 Странник с трудом приподнял чело, лик его стал меняться, и Мера Жизни начала свой короткий и иногда для человеческого понимания нелепый круг. Противника он видел четко и спешил поменять Меру Жизни. Тьма стала окутывать полностью Лысую гору. Римляне засуетились, бросили кости, когда хлестанул короткий жесткий ливень, то центурион жестко, приказал:

 - Кончайте!. Назарянину колени перебивайте!

 - Пить!

 Это была единственная просьба к нейтральным людям, хотя по общечеловеческим ценностям они были его убийцы.

 - А ты явился, поэтому будь здесь. Ты не ядать мой дух будешь, а суд получишь от Вечного.

 Намоченную губку поднесли к устам распятого Странника, жадно высосав живительную влагу, он еле прошептал:

 - Свершилось!

 Голова его упала на грудь, по телу прошла судорога.

 Легат подошедший произнес:

 - Все, мертв.

 И римский воин проткнул тело копьем. Но приостановился, его поразило изменение лика. В нем была благодарность и любовь. Он что-то смиренно зашептал, задумался и сел на камень. Мысль его была короткой, как проблеск молнии: «Это был не человек, после удара копьем он с благодарностью становился другим».

 Ливень ударил в полную силу. Стража стала спускаться вниз. Тьма разогнала и напугала всех, кто стоял у подножия Лысой горы.

 Иешуа никак не мог покинуть своего пригвожденного тела, а Темный уверенно и надменно двигался на него, уже мощная длань выпросталась из темного плаща и протянулась перекрыть родники связи. И тут свист, жуткий свист клинка - черной молнии прорезал густой воздух, черная струя ударила в землю, отрубленные скрюченные персты царапали землю. С жутким воем Владыка Израиля крутанулся и... Три пары очей жестко вопрошали его, кто он и что он здесь делает.

 - Сварожичи?!!!

 - Да. Мы от Вечного. А ты, введший в блуд и подчинивший себе племена обрезанные, спрятавший Имя Вечного, что ты присвоил себе, сын Ильдо-Баофа?! Ты, один из его эонов, помни Слово: «Тот, кто кощунствует над именем Вечного, должен умереть». Ты никогда не был Непознаваемой Причиной, которая создала «бара» в ночи Вечности. Тебе изначально доверили формировать и благословлять, но не проклинать и разрушать. Ты стал являться этому племени то благодетельным, то злобным. В один момент наказываешь, а затем раскаиваешься. Израиль - означает «борющийся против Бога». Ты чей дом занял?

 Темный Владыко глядел на этих Посланцев. Змеиный шелест вылетел из-под его капюшона. Огромный медный Змей явился и стремглав воздел свою главу на Посланцев. Но Посланцы были как единое целое. Младой Хранитель Прави заворожено зашипел, остро режа очами:

 - Аббара!

 Седой, но крепкий Хранитель описал круг своими узловатыми, как корни дуба, дланями. Медный Змей потерялся, его первый порыв был нейтрализован. И туг черный акинак резко взвизгнул, и медная голова упала на размокшую и избитую землю. Гордий, пришелец, вскормленный на берегах священной Ра-реки, лихо крутнул восьмерку в воздухе, прорезав темный туман, устремил острие в черную бездну, скрытую под капюшоном. Владыко испуганно метнулся, не понимая, что за клинок такой? Что рубит его бессмертное тело. Взвился он темным вихрем вверх, и огромный плащ, как крыло, распростерся над Сварожичами. Синайское божество ударило сверху градом камней, ужасный смерч смел бы целую когорту римлян, но здесь встретил упругую волну воздуха, и каменный смерч стал пылью. Битва разыгралась страшная, почти не видимая простыми человеческими очами, но всполохи молний, град камней, жуткие завывания и клекот наполняли страхом сердца жителей Иршалаима. Древний город почти целиком был погружен во тьму. Но это была не ночь и не солнечное затмение, а была это битва Светлых Сварожичей - посланцев от Вечного с Темным Синайским божеством. Исхода битвы ждало белое тело, уже изменившее Меру Жизни, но продолжавшее висеть на столбе. Духовная жизнь является единой изначальной сутью наверху. Физическая жизнь в теле является изначальной сутью внизу. Но они есть суть одно. Когда Дух совсем освобожден от оков, его сущность настолько очистилась, чтобы быть воссоединенной со своей Причиной, он получает проблеск Вечной Истины. А заблудшие дети Израиля воздвигли себе идола по собственному подобию и принимали Тень за Вечный Свет. Земля стала лопаться, каменистая почва на Лысой горе покрылась трещинами. Силовые вихри сходились на вершине, Хранитель, с трудом перекрывая рев урагана, крикнул Яру, протягивая сокровенную чашу, - он забрал ее сразу после вечери:

 - Держи чашу, кровь праведная каплет из ран Иешуа, собери ее, она необходима для получения искры Вечного Света. Яр вырвался из темного клубка подоспевших слуг Темного, рванулся к столбу, приобнял дланыо ноги Странника и старался ловить чашей каждую каплю драгоценной крови. Все. Он сосредоточился на воплощении замысла. Вдруг резкая змеевидная петля хлестнула его по челу и затянулась на горле, Яр почуял, что эта холодная петля имеет такую нечеловеческую мощь, что он вот-вот потеряет сознание и чаша яхонтовая выпадет из дланей, расплескает по земле Кровь Света. Очи его закатились, колени подгибались. Это погибель. Вдруг страшный треск сотряс вершину, яркая вспышка ослепила Синайское божество, даже его всепроникающие очи ослепли на несколько мгновений, живая петля лопнула, брызгая черным... Голубая Ярь очей пронзила всю темную суть Идола, его сотрясло. Из светлого луча проявлялся лик. Яр вскрикнул... Это была Дара - его земная мать и жена Гордия. Ярь очей, ее тайна, что с детства валила с ног разъяренных туров, сжигала сакральным пламенем Владыку Темного, он слабел. А тут еще над челом Яра-молодого Хранителя появились три огненных шара, они секли Небесным огнем Владыку Израиля - живое божество, так, что от него отрывались клочья мрака. Древний Хранитель захватив его капюшон, закручивал вихревыми потоками в бараний рог. Гордий, посекший мелких слуг Мрака, принялся за их Хозяина. Вой, переходящий в визг был невыносим, но Сварожичи были крепче небесного булата. Визг о пощаде разрывал лохматые тучи, как он вырвался, оставляя в дланях лохмотья капюшона и своей бессмертной плоти, никто не понял. Черные лужи, оставленные измочаленным Владыкой, размывали тугие струи дождя. Это было позорное бегство...

 - За ним! У этого побитого пса есть своя конура, за завесой в храме. Больное племя не понимает, что у Вечного нет домов на земле, а святилища находятся под звездным куполом.

 И они, единым потоком устремились к Иршалаимскому храму. Что творилось за завесой, в тайном святилище, священники не зрели, не слышали они и приговор от имени Вечного, Его тайным непроизносимым Именем был клеймен Темный Владыка, клеймо лжеца украсило его чело, Синайское божество лишался храма, занятого обманом и подлогом имен, все десять имен теряли силу и становились пустым звуком, и был Он выкинут, став Вечным Скитальцем. Вылетел, разорвав завесу над Тайной. Убегая, тешил себя, что будет радеть о своем обрезанном народе во всех уголках необъятной земли и за счет них возьмет верх, загубив ненавистный народ Внуков Божьих. Посланцы со Свяг-Ра-реки оставили храм, священнослужители со страху, как мыши, бежали оттуда, лопнувшая завеса повергла их в ужас. Сварожичи еле живые выбрались за город, в изнеможении добрели до оливковой рощицы и свалились, провалившись в сон. Роща принадлежала Иосифу Аримофейскому, хотя он и был членом синедриона, но был явным последователем Иешуа и был в тайной договоренности с Хранителем. Все его деяния были заранее оговорены, и он с превеликим усердием выполнил все, о чем его просили Посланцы, да и его сердце стремилось к тому же. После распятия последовала катастрофа, что трясла всю землю, и тьма накрыла Иршалаим, Иосиф, как и все, был сильно напуган, но о причинах смутно догадывался. Он, как человек известный в городе, пошел на прием к Понтию Пилату. Его просьба состояла в том, что наступает великий праздник и он от лица народа просит не осквернять Пасху и снять трупы со столбов, объяснил, что живет в достатке недалеко от Лысой горы, имеет свой сад-рощу, а в ней вырубленный в скале новый склеп, и он хочет похоронить праведного Иешуа в нем. После просьбы он весь сжался, думая, что вспыльчивость и резкость Прокуратора вызовет гнев и протест. Но на удивление Пилат выслушал его благосклонно, перед этим он имел долгую беседу со своей женой - Клавдией Прокулой, горе любимой женщины, ее мольбы и рассказы о людях Света заинтересовали и крайне смягчили жестокосердного прокуратора. Да и чувство собственной вины не отпускало его. Никто и никогда не мог упрекнуть его в малодушии. Но сейчас он сам сознавал собственную трусость. И угрызения совести, так не свойственные ему, вылились в доброжелательность, он вызвал центуриона, расспросил обо всех деталях казни, удивился быстрой смерти. Насторожен был непонятной тьмой и раскатами грома и милостиво разрешил снять праведника со столба и похоронить до начала праздника. Иосиф хотел найти учеников, чтобы помогли снять тело Иешуа, но те, опасаясь за свою жизнь малодушно разбежались. Их потрясло все, арест, казнь пророка, глубоко разочарованные в Пути, к которому их так готовил молодой учитель, они попросту исчезли.

 Времени на похороны оставалось совсем мало, ведь седер наступал вечером с заходом Светила. Иосиф с раввином Никодимом купили тонкого полотна и сосуды с благовонным маслом, алоэ и смирны. При помощи слуг тело сняли и поместили на носилки, и быстро перенесли в сад-рощу, где был склеп, вырубленный в скале. Иешуа быстро запеленали в благоухающие пелена, внесли в пещеру. Солнце заходило, малиновый край быстро уплывал, Иосиф с Никодимом быстро прочли молитву и с трудом закатили камень, закрыв вход в склеп. В отдалении в безутешном горе стояли Мария Магдалина и Мария Иосифова, плача, смотрели на поспешный обряд. С темнотой все удалились.

 Но первосвященники узнали, что ненавистного Пророка сняли со столба и похоронили в склепе у Иосифа, а они желали искоренить саму память о нем. Вдруг ученики похитят его тело, а потом объявят, что он ожил. Из-за этого старейшины поспешили к Пилату и просили его, чтобы поставил он римских солдат на охрану склепа. Но тот прогнал их, священники посовещались и решили поставить храмовых стражей. Что и исполнили. Стража прибыла, осмотрела одинокую гробницу в склепе, к круглому камню прислонили еще один, поменьше, протянули шнур и опечатали гробницу. Двое сели у входа, а другие расположились на лужайке. Иосиф, узнав об этом, перепугался и кинулся к условленному месту, где нашел Посланцев. Их вид просто ужаснул его, выглядели они, как будто попали под сильнейший горный обвал, но лики их были радостные, как после тяжелого, но радостного труда. Иосиф многословно, со всеми подробностями рассказал обо всем. Огорченно поведал о страже храмовой, выставленной у склепа. И удивился, как спокойно и уверенно восприняли все эти удивительные люди. Яр, разминая разбитые суставы сел заваривать какой-то благостный напиток. Гордий, отойдя, начал медленно вертеть движения Сва, чередуя с глубоким дыханием. Хранитель сидел, раскинув длани, принимая живительную силу Стрибожьих ветров. И их тела, измочаленные до предела, на глазах у окаменевшего Иосифа преображались, наливались силой. Затем наговорив воду, каждый вылил большой кувшин себе на главу. И вскоре Иосиф сидел с посланцами чудесными и пил с ними духмяный Ван-чан.

 - Что же, Иосиф, придумают Анан с Кайафой, когда Иешуа выйдет из склепа в новой Мере Жизни?

 - А он выйдет? Мы его забальзамировали, в пелена закутали, неужель он встанет? Ведь вот в чем дело, верю вам больше чем себе, но неужель встанет?

 - Верь! И будет.

 - Верю, но эти все равно в своих лживых сердцах, придумают, что это не он, или еще чем оболгут. И у них нанятый целый легион писцов сведущих, будут ложь описывать для будущих поколений.

 Иосиф был с этими посланцами на вершине счастья, не хватало только Иешуа. Но его расчетливый иудейский ум не достигал того понимания, как это произойдет.

 Уже прошел день, наступила ночь и когда небо засерело Хранитель молвил:

 - Пора...

 Шли, тихо ступая, благо, гробница была рядом, увидели в слабом свете зари стражу у закрытой пещеры, двое сидели у входа, оперевшись о древки копий, а остальные лежали на земле. Тишь стояла предрассветная, но звезды еще можно было тронуть пальцем.

 - Ну, Яр, начинай.

 - Диду, не думай, я в силе, но переживаю, ведь Иешуа - Странник и очень похож на нас, но все прочь сомнения!

 Яр начал крутить дланями Небесный ганец звезд, вихревые потоки потекли-заструились, и вдруг в порыве вырвались вперед. Камни лопнули, разлетевшись, и заревое облако воссияло вокруг, стражники рассыпались кувырком, земля дрогнула.

 - Яр, Гордий, размотайте его и вынесите оттуда, и аккуратней со своей Силой, чуть не снес всю скалу...

 Стража позорно бежала. А вскоре Иешуа, уже распеленатый, лежал бездыханно на траве. Хранитель за свои седые вехи столько раз возвращал Меру Жизни, а здесь перед очами все прошло чередом. Весь их длинный урок имел смысл, эта битва, где встали за них и за Иешуа все силы, где было посрамлено карнаухое Синайское божество, все имело смысл. Хранитель первый раз увидел, что руки его с яхонтовой чашей трясутся...

 - Богиня сущая, пряха звездная, Макошь небесная! Прочти книгу крови Странника, воплоти суть его...

 Действо завилось, скань звездных нитей, чудно переплетаясь, спускалась к челу и родникам благого Странника. Волшебная песнь Меры Совести взъярила воду, стоявшую в сосуде, закрутившись, растворяясь в Небесном куполе. Неяркий Свет искры от костра Всевышнего спустился к горловому роднику.

 - Соединись, искра от горнего пламени с Силами водными, Именем Вышнего... линию Живы провожу. Оум! Хайе Оум!

 Семь Сил Творящих оплодотворяюще опустились на Странника. Вода, коей окатили его, смыла последнюю черту преткновения, Иешуа сел, благо живительной волной прошло по всем членам его:

 - Истинно, вечна Сила Отца нашего.

 Хранитель протянул верхнюю одежду, взятую у Иосифа:

 - Одевайся, сюда идут любящие тебя.

 Изменение лика Иешуа было столь разительно, что даже кот Баюн не сразу воспринял его, но долго глядел зеленоватыми лунными очами, замурлыкал и ласково затерся у ног Иешуа.

 - Яр, идите с Гордием в пещеру, скажите, что его гам нет.

 Мария из Магдалы обогнав своих подруг, спешила, не успев все при скором погребении, и лелеяла надежду, что кто-либо поможет отодвинуть огромный камень, да обольет она слезами любимого учителя, просто любимого...

 Но что это! Камня нет, что это? Неужели его враги не успокоились и после смерти. Тем временем подоспели другие женщины, с превеликим страхом глядели на темный зев пещеры.

 - Взяли тело Учителя нашего, где его положили!

 И они убежали с горестной новостью к городу. Мария села возле входа и сильно загоревала, она молилась и вспоминала самые счастливые дни в своей жизни, дни на Галилейском озере, проведенные с любимым учителем, любимым, от которого под сердцем несла искру семени. Но что-то ее подтолкнуло, и она заглянула в пещеру, та состояла из двух небольших помещений, первая - как прихожая, а во второй было каменное вырубленное ложе. Вдруг в сумраке сводов она разглядела двух мужчин в белых одеждах, один сидел в ногах, другой - у главы пустого ложа, бальзамированные пелена были аккуратно сложены.

 - Почему ты плачешь?

 - Потому что забрали тело любимого моего, где положили, не знаю.

 - Здесь его нет, он воскрешен, выйди и найдешь его.

 Мария выскочила и под сенью олив увидела фигуру, подбежала, вскрикнула разочарованно. Это был другой человек, другой лик, другая одежда. Но что-то воззвало ее еще раз взглянуть с надеждой на незнакомца.

 - Мариам!

 Голос был до щемящей боли знакомый. Радость ударила волной, все вспыхнуло в ней.

 - Учитель! Любимый!

 И упала она к его ногам.

 - Свершилось, все, что я предсказывал, свершилось. Отец мой не оставил меня. Пока не касайся меня, преображение еще не кончилось, Мера Жизни дважды поменялась.

 Их радость разделяли и подошедшие Посланцы со Свят-Ра-реки. Хранитель мудро глядел очами, очами, кои видели в своей жизни все миры и Правь, связь с которой он хранил, и Явный мир во всей его неприглядной красоте, и Навь, мир духов и ушедших предков. И ведал он, что по Коло Сварога все мы уходим из Яви в Навь, но ведая Бога нашего, славя его и соответствуя Замыслу Его, все мы через Правь - Мир Вышнего - возвращаемся в Явь - мир явный - и остаемся родом единым - родом Внуков Божьих...

 - Иешуа! Ты выполнил урок Отца Небесного! И оказался слишком велик для сердец этого народа. Ты заслужил простого земного счастья и радостей земных, раздели их с Мариам и с тем, кого она носит под сердцем. Твой Путь на утренник, на восход Ра-Светила. Здесь тебя уже нет...

 - Благодарю вас! Посланцы Отца Нашего! Но хотел я, Хранитель, увидеть еще учеников своих, пусть увидят меня в преображении.

 - И для них ты оказался слишком велик. Малодушные, опять ничего не поймут, начнут вешать ярлыки своего понимания на Вечное, запутаются в тенетах твоего учения и начнут речь не то... А впрочем... появись. Андрей искренне тебя любит, в нем есть искра Божия. Пусть позже доберется до берегов Свят-Ра-реки. Все. Прощайте.

 Путь Посланцев был домой. Каждая травинка, каждый листок дубовый и березовый ждали их. Ждал их дом, родная Дара и святилище на Ураковой горе. Ждало их Хранение Путей и связи мира Прави. Это был их Путь...